Александр Ивич - Художник механических дел (Повесть о Кулибине)

Невысокий лобастый юноша стоял, прислонившись к дверям лавки, и скучливо поглядывал на прохожих.

Петр Кулибин кивнул на него и зашептал:

— Сын-то, Иван, часу в лавке не усидит. Бегает от дела, как от черта рогатого. Беда!

Оглаживая бороду, покупатель сочувственно покачал головой и затеял степенный разговор о нижегородских новостях.

Приезд в Макарьев на ярмарку нынче ожидается большой. Слышно, с Кяхты, от китайских границ, идут богатые караваны, и чай будет дешев. Сибирские купцы везут мягкой рухляди — белок, куниц, соболей — против прошлых лет не в пример больше. Из-за Каспия ждут цветастые шали новых рисунков. Тянут бурлаки вверх по Волге расшивы с солью и рыбой в неисчислимом множестве. А хлеба будет не пышно: летошний урожай засуха съела.

Тут Петр Кулибин повеселел: цена на хлеб станет крепкая, а у него амбар полон. Однако радость показывать негоже. Стал жаловаться:

— До Макарьева недалече — семьдесят верст, да едут иногородние, минуя Нижегород. Путь от Москвы никудышный — непроезжий бор да болота невылазные. В неделю еле доберешься. Ярославль, Казань богатеют, каменными палатами обстраиваются, а Нижний за полвека, почитай, и вовсе не вырос.

Иван у дверей переминается с ноги на ногу. Нет конца ленивому разговору! Все медлит покупатель, не снимает перекинутый за спину пустой мешок. Как отец отвернется к ларю, муку насыпать, — быстрыми ногами можно за угол.

На бурлацком базаре нынче людно. Весна! Сбившись артелями, бурлаки калякают, поджидая купцов, песни поют, а то режут ножом из чурок затейливые фигуры. Ходит Иван от артели к артели веселый. Там сказку скажет, там певцам подтянет, а между тем и учится сноровке в обращении с простым инструментом — топором да острым ножом.

Купцы, владельцы судов, неторопливо высматривают, в какой артели подобрались мужики поздоровее. Справляются, кто пойдет шишкой — передовым. Тут нужна сила знатная. Шишка, искоса поглядывая на купца, выпятит грудь и начнет, будто от безделья, вязать узлом толстый железный прут.

Рядятся на путину с божбой и проклятиями, да прижимисты купцы: полушки не выторгуешь.

Ударив по рукам, идут в судовую расправу писать кормежную запись. В записи строгий наказ: вести судно, не просыпая утренних и вечерних зорь, без лености, притворной хвори и ни в какое своевольство не вдаваясь.

На небогатый задаток шли всей артелью покупать деревянные ложки знаменитых семеновских мастеров — резали они из баклуши добрую ложку вмиг, до ста сосчитать не успеешь. Ложки совали бурлаки за ленты валяных шляп — знак, что подрядились на путину. Потом покупали табак. Его вешали в мешочках на груди, чтобы не подмок, когда тянешь бечеву, шагая по воде. А напоследок сворачивали в трактир — мочить лямку.

Иван по дружбе ходил с бурлаками по лавкам, а у входа в кабак прощался — к вину был не приучен.

И бежал к затону смотреть на строение судов — простых несмоленых белян для сплава леса да просторных парусных расшив, с кормой острой, как нос, и плоским днищем. Тут, у строения судов, не одни плотники трудятся — и знатные кузнецы и слесарных дел мастера.

В затонах скоро привыкли к Ивану, полюбили его. Глаза у юноши светлые, радостные. Речь складная. Сам доверчив — и люди к нему с открытой душой. Не прятали от него секретов доброго мастерства. А секреты надлежало беречь: многие их постигнут — цену мастерам собьют.

Бывало, Иван, приглядевшись, берет у мастера инструмент, показывает:

— Это и ловчей можно сработать, меньше труда положить.

Откуда у мальца соображение берется! Дело ведь говорит — и без лишнего задору, с веселой улыбкой. Не поймешь — то ли учит, то ли сам учится.

Но заветное для Ивана место было над Окой. Стояла там на высоком месте нарядная церковь. И ходил к ней Иван каждодневно. Глядел вверх, на большие часы с циферблатами, обращенными на все четыре страны света. Кроме времени дня, они показывали фазы луны и движение планет. Далеко по городу разносились громкий бой и мелодичная музыка курантов.

Сторож пускал Ивана на колокольню. Приоткрыв тяжелую железную дверь, юноша взбирался по крутым кирпичным ступеням витой лестницы. Взлетали, шурша крыльями, голуби, свившие гнезда в глубоких нишах.

Далеко с колокольни видно. Внизу Ока с Волгой сливаются, у пристаней на окских островах крохотные человечки несут, согнувшись, мешки — грузят расшивы. А за Волгой — поля без края, полоска леса синеет, видны ближние деревни.

И на всю ту красоту Иван не смотрит. Она привычна: с края оврага, у родного дома, — тот же вид. Закинув голову, вглядывается он в устройство часов. Мерно вращается великое множество колес — иные крутятся побыстрее, у иных еле заметен ход. А есть и такие, что весь час неподвижны, просыпаются только для боя. Можно разобрать — механизмов несколько. Один движет стрелки часов, другой управляет планетным календарем. Для боя и музыки механизмы особые. А как они сочленены — не разглядеть.

Спускался Иван с колокольни в густых сумерках. И казалось, что громким, торжественным боем вещали часы: тайна наша крепкая, не постичь ее. Важно помолчав пятнадцать минут, часы заливались громким смехом колокольчиков — где тебе, где тебе! — словно весь Нижегород над Иваном смеется.

Идет Иван не домой — к соседу. С молодым купцом Микулиным он дружен издавна, с тех пор, как строил плотинку.

Это было хитрое дело. Дом Кулибиных стоял у оврага. Весной в овраге вода — к лету остается топкое место. Ни пруд, ни суша, а так — лягушиный рай.

По склону оврага, от родников, стекают ручейки, затейливо вьются. И куда стекают, там топь.

Затеял Иван строение. Вырыл по склону оврага канаву, а на ручьях сложил плотники из камней и земли. Аккуратно сложил, каждую щель обмазал глиной, чтобы не размывало. И повернули ручейки к новому руслу — к той канаве, что вырыл Иван. Слились они в один большой ручей, потекли в овраг, и вместо топи разлился по оврагу славный пруд. Вода проточная, чистая, и на второй год рыба завелась. Старики с Успенского съезда приходили с удочками.

По окрестным кварталам пошла слава.

— У Петра Кулибина сын не лыком шит — каков пруд построил! — поговаривали соседи.

А Микулин прибавлял:

— У плотинки-то он водяное колесо поставил да мельничку на манер игрушечной. Строил ее из простых плашек, а жернова обтесал каменные. Засыпешь зерно — мелет как взаправдашняя. Чудодей!