Екатерина Андреева - Невидимые друзья и враги

Левенгук смотрел снова и снова, не веря своим глазам. Но сомнений в том, что это живые существа, не могло быть!

Потом он захотел посмотреть, нет ли на сухом перце маленьких шипов, от которых, по-видимому, зависит его острый вкус. Но когда он мелко растер перец и смочил его каплей воды, он увидал «невероятное количество крошечных животных всевозможных пород. Они быстро метались взад и вперед, из стороны в сторону и по всем направлениям».

Левенгук работал над увеличительными стеклами всю жизнь и сделал первый микроскоп в мире. Он вделал две линзы в металлическую трубку и, чтобы яснее видеть, догадался поместить небольшое зеркальце так, чтобы оно направляло свет на рассматриваемый предмет.

По совету друга, он написал о своем открытии «мелких зверушек» в Лондон, в Королевское общество ученых. В письме он сообщал, что «самое мелкое из этих крошечных животных в тысячу раз меньше глаза взрослой вши».

Левенгук находил этих «зверушек» и в других местах. Например, он однажды соскреб белый налет между своими передними зубами, положил под микроскоп и увидал множество мелких созданий, «извивавшихся наподобие рыбы, именуемой щукой». А после того как выпил утром горячего кофе и опять посмотрел белый налет, снятый с зубов, он увидал только множество мертвых «зверушек» и понял, что горячий кофе их убил.

Так голландец Левенгук оказался первым человеком, который увидал фантастический мир мельчайших, не видимых простым глазом живых существ. Все были потрясены его открытием. О нем вскоре узнала вся Западная Европа и Россия. В Англии его избрали членом Королевского общества ученых. Затем начались ожесточенные диспуты о том, откуда и как могли появиться эти удивительные маленькие и юркие существа. Могут ли они возникать из «ничего», или у каждого обязательно должны быть «родители»?

Левенгук смастерил около сотни микроскопов, но не захотел продать ни одного Королевскому обществу. Когда русский царь Петр I был в Голландии, он посетил Левенгука, посмотрел в его микроскопы и был взволнован всем увиденным. Совершила путешествие в Дельфт к Левенгуку и английская королева, чтобы самой посмотреть на диковинные вещи в его самодельной лаборатории.

Левенгук умер, когда ему был 91 год. Через шесть лет после его смерти родился его преемник по охоте за микробами — итальянец Лаццаро Спалланцани.

Спалланцани был католическим священником, но интересовался естественными науками и сделался известным ученым-естествоиспытателем.

Во времена Спалланцани большинство мыслящих людей склонялось к убеждению, что некоторые животные не имеют родителей, а зарождаются сами из разных отбросов и грязи. В древние и средние века считалось истиной, что живое существо может родиться и рождается из мертвой природы. Древнегреческий философ Аристотель (IV век до н. э.) думал, что лягушки и рыбы рождаются из ила, а змеи и кроты — из земли. Вообще он предполагал, что «достаточно смочить сухое мертвое тело, чтобы в нем зародились живые существа».

В средние века алхимики доходили в этих заблуждениях до того, что утверждали, будто из камней и руд можно получать живых взрослых животных. Они даже давали точные указания, что нужно сделать, чтобы добиться желаемых результатов. Как, например, получить взрослую мышь? Алхимики говорили, что для этого достаточно «выжать грязную рубаху над отверстием сосуда, в котором лежит пшеничное зерно. Фермент, содержащийся в грязной рубахе и изменяемый запахом зерна, производит превращение пшеницы в мышей приблизительно в течение двадцати и одного дня».

Конечно, фермент, заключающийся в грязной рубахе, тут ни при чем. Мыши просто забирались в пшеницу, которую очень любят, и устраивали себе там гнездо.

А как получить скорпиона? Алхимики отвечали: «Выройте яму в кирпиче, положите в нее истолченной травы базилики, положите второй кирпич на первый так, чтобы яма была совершенно прикрыта, выставьте оба кирпича на солнце, — и в продолжение нескольких дней запах базилики, действуя как фермент, видоизменяет траву в настоящих скорпионов».

Ничего нет удивительного в том, что где-нибудь на юге между кирпичами, выставленными на солнце, появятся скорпионы, — они просто заползут в щель, найдя там для себя удобное место, и трава базилики здесь совсем не нужна.

А современник Спалланцани, английский натуралист Росс, писал: «Оспаривать, что жуки и осы зарождаются из коровьего помета, — это все равно что спорить против разума, здравого смысла и реального опыта. Даже столь сложные животные, как мыши, не обязательно должны иметь отцов и матерей; если кто-либо в этом сомневается, пусть поедет в Египет и там убедится в том, что поля положительно кишат мышами, зарождающимися из грязной тины реки Нила, что является большим бедствием для населения!»

Уже был изобретен микроскоп, уже люди знакомились с «невидимым» миром микробов, но старый спор о том, возможно ли самопроизвольное зарождение, все продолжался.

Зная о простом опыте, который проделал до него один естествоиспытатель, Спалланцани взял две колбы и положил в каждую по куску сырого мяса. Одну колбу он оставил открытой, а у другой затянул горлышко густой сеткой. Мясо гнило в обеих колбах. Но в колбе с затянутым горлышком черви в мясе не заводились, потому что мухи не могли через сетку класть на мясо свои яички. А между тем до этого опыта все были уверены в том, что в гниющем мясе черви зарождаются самопроизвольно.

Но как доказать, что микробы не появляются из гнили и грязи, что они тоже имеют родителей? Эта мысль неотвязно преследовала Спалланцани, и он, наконец, проделал любопытный опыт. На стеклышке он поместил две капли воды. В одной шевелились живые существа — микробы, а в другой их не было. Затем он провел иглой тонкий канал из одной капли в другую, соединив им обе капли.

Затаив дыхание, Спалланцани через микроскоп стал наблюдать, как из капли с микробами маленькие «зверушки» стали по тонкому каналу перекочевывать в чистую каплю воды. Когда первая «зверушка» добралась до чистой капли, он быстро стер соединительный канал и таким образом изолировал маленькое существо. Исследователь терпеливо продолжал свои наблюдения и вдруг заметил, что серединка микроскопического существа делается все тоньше, как бы перетягивается перемычкой на две половинки, и потом разрывается на две части. Из одной «зверушки» получилось, таким образом, два более мелких живых существа, которые двигались самостоятельно.

В волнении Спалланцани продолжал наблюдать — и приблизительно через полчаса повторилось то же самое. Каждая половинка увеличилась до первоначального размера, потом тоже стала перетягиваться посередине и разделилась на две части. Теперь в капле уже плавало не одно существо, а целых четыре.