Михаил Ивин - У порога великой тайны

Феофраст помолчал, любуясь огромными пальмовыми листьями, которые он принимал за ветви.

— Природа любит скрываться, она ускользает от познания. Это сказал еще Гераклит из Эфеса.

Феофраст почувствовал усталость. Сделав прощальный знак рукой, он удалился.

Ученики расходились, страстно споря. Тот, который дважды перебивал Феофраста, сказал своему другу:

— Наш учитель очень стар, — ведь ему восемьдесят пять лет!

— Наш учитель очень мудр! — произнес второй, словно не слыша друга.

А старый Феофраст в это время уже покоился на своем ложе. Хорошо ли он делает, когда высказывает любимым своим ученикам то, что ему самому еще неясно? Да, хорошо. Пусть думают, пусть ищут. Да избавят их боги от непреложных, непререкаемых суждений, от пересказывания чужих мыслей…

Усталость как будто проходит. Исчезает ощущение тяжести в теле. Чудится Феофрасту, будто он уносится на легких волнах эфира куда-то в неведомые края. И раскрываются перед ним тайны природы, которые он всю жизнь мучительно старался разгадать.

Вот тело стало совсем невесомым. Но рассудок ясен. И Феофраст отчетливо говорит самому себе:

— Да, мы умираем тогда, когда начинаем жить… — Он с усилием поднимает веки. У ног его недвижно стоит раб. Сквозь окно видна верхушка пальмы с ее листьями-ветвями, похожими на огромные опахала.

— Пусть меня предадут земле здесь, в саду Ликея, — произносит Феофраст, взглядом обращаясь к рабу.

И раб безмолвно склоняет голову.

В поместье под Брюсселем богатая брабантская дама принимала свою подругу. После обеда хозяйка повела гостью в зимний сад. Там, среди редкостных заморских растений, приезжая вдруг увидела скромную ивовую ветку, посаженную в непомерно для нее большой глиняный сосуд.

— Это все причуды моего мужа, — улыбнулась хозяйка, перехватив изумленный взгляд подруги. — Он объяснял мне смысл своего опыта, но я не все поняла… Представьте, не поленился просушить в печи всю землю, которая насыпана в горшок, и взвесить с точностью до унции! Ветку он тоже взвесил. И, видите, прикрыл горшок, чтобы сор не попадал в почву. Муж поливает иву только дождевой водой и никому не позволяет прикасаться к растению. Он сказал, что опыт будет продолжаться пять лет.

— Возиться пять лет с каким-то ивовым прутом! — воскликнула гостья. — Да ива растет без всякого присмотра в любом уголке наших Нидерландов. Ну и терпение же у господина Ван-Гельмонта.

— О, когда дело касается его опытов или его больных, которые вечно толпятся у наших дверей, то он очень терпелив.

— А правда ли, что господин Ван-Гельмонт никогда не берет с больных платы за лечение?

— Да, он считает это безнравственным, — сдержанно и с некоторым достоинством ответила хозяйка.

Брабантская дама довольно верно описала с внешней стороны опыт, поставленный ее мужем — Яном Баптистом Ван-Гельмонтом.

Но вот прошло пять лет. Ивовая ветка стала деревцом. Однажды ранним утром, когда госпожа Ван-Гельмонт еще спала, ее муж, призвав на помощь садовника, осторожно вынул иву из горшка. Очистив иву от земли, Ван-Гельмонт взвесил деревцо и записал результат: растение за пять лет увеличилось в весе на 164 фунта и 3 унции. После того вновь, как пять лет назад, была просушена в печи и взвешена почва, заполнявшая горшок. Результат: за пять лет из двухсот фунтов земли убыло две унции.

Что же служило все эти годы пищей для ивы? Откуда взялись те вещества, из которых построены корни, ствол, гибкие ветви и эти узкие, удлиненные листья?

— Вода, конечно же, вода! — решает Ван-Гельмонт. На протяжении пяти лет он регулярно поливал растение. Из воды ива и извлекала нужные ей для роста вещества.

Теребя от волнения концы шейного платка, он длинными шагами меряет свой кабинет, заставленный колбами, пробирками, весами. Не зря ученый ждал пять лет. Результаты опыта отлично согласуются с его воззрениями. Вода, вода — вот начало!..

— Да ведь Ван-Гельмонт допустил ошибку в своих выводах, грубую ошибку! — слышим мы со всех сторон.

Погодите… Уличить Ван-Гельмонта мы всегда успеем. Давайте спустимся ненадолго с высот наших сегодняшних познаний.

Давайте забудем простенький опыт, который мы, под наблюдением учителя, ставили в школьном уголке живой природы. Опыт, убеждающий нас в том, что листья служат растению органом питания. Забудем все, что учили про клетку. Забудем, что рассматривали в микроскоп срезы зеленого листа, что видели устьица и хлорофилловые зерна. Забудем все, что знали о составе воздуха, о свойствах углекислого газа и световых лучей.

Одним словом, забудем начатки ботаники, химии, физики. Перенесемся на три с четвертью века назад, в ту эпоху, когда современная наука, основанная на опыте, на фактах, только зарождалась. В ту эпоху, когда и самые одаренные, самые передовые умы стояли еще одной ногой в средневековье, с его алхимией и мертвящими церковными «истинами». Не придем ли мы в этом случае к тому же выводу, к какому пришел знаменитый голландский естествоиспытатель, живший на рубеже XVI и XVII столетий — Ян Баптист Ван-Гельмонт?

Проникнем в кабинет Ван-Гельмонта — химика, физиолога, врача… Да, в ту пору один человек — обладающий, разумеется, способностями Гельмонта — мог еще не только объять все науки, но и сделать в каждой из них открытие.

Хозяин кабинета взволнованно меряет шагами комнату, посматривая на лежащее в стороне ивовое деревцо. Ван-Гельмонт худ, коротковолос. Удлиненное лицо с крупным носом кажется замкнутым, даже немного суровым. Ему — под пятьдесят. Позади — годы, полные ярких впечатлений и упорного труда.

Он родился в 1577 году в Брюсселе, тогда нидерландском городе. Родители, состоятельные дворяне, отдали сына учиться в Лувен, старинный город провинции Брабант. В Лувене был католический университет, основанный еще в XIII веке. Юноша Гельмонт начал изучать естественную историю в этом университете у иезуитов — членов католического ордена.

Жесткая, сухая философия иезуитов не могла привлечь Гельмонта, обладавшего горячим воображением.

Порвав с иезуитами, он перебрал затем многих учителей. Но никто из них не мог дать ответа на вопросы, терзавшие юношу.

Гельмонт набросился на книги. В конце концов он решил посвятить себя медицине и уже в двадцать два года получил степень доктора. Но в те времена врачевать — значило еще и быть химиком…

Закончив университет, он объехал почти всю Европу. Был во Франции, в Англии, в Италии, в Швейцарии. Всюду учился, вел споры, читал.