В Ильин - Саврасов. Рождение весны. Страницы жизни художника

И вдруг ему сообщили, что Лужин просит его пожаловать к нему.

Во время разговора с его превосходительством Алексей то и дело посматривал на свой «ландшафт» — он красовался как раз напротив. Вероятно, из-за того, что пейзаж висел в изысканно обставленном кабинете, да еще в золоченой раме, он казался каким-то другим. Словно это и не он, Саврасов, писал его.

Генерал перехватил взгляд Алексея. Но расценил по-своему:

— В моем имении вы увидите куда более живописные места.

Но заговорил о своей псарне — генерал был страстным охотником и не мог отказать себе в удовольствии поделиться тем, что тешило его тщеславие. Только после этого он принялся расписывать красоты своего поместья.

Генерал начал с аллеи, ведущей к усадьбе. Потом перешел на раздольные поля и луга — не скупился на описания…

Но ни разу не упомянул об огромном, поросшем мхом камне-валуне в лесной глуши возле ручья.

Валун сразу завладел воображением Алексея. Каменная глыба казалась вестником давно минувших времен. И потом этот притихший лес, склонившиеся над камнем деревья…

Вот что он будет писать!

Саврасов так и назвал натурный этюд, который решил представить на суд совета Академии: «Камень у маленького ручья».

В совет императорской Академии художеств ученика Московского училища живописи и ваяния Алексея Саврасова

Представляя при сем два написанных мною с натуры вида, всепокорнейше прошу совет императорской Академии художеств удостоить меня звания художника по живописи ландшафтной. При сем имею честь представить документы о свободном состоянии и свидетельство, что представленные мною картины произведены мною без посторонней помощи.

Училище живописи и ваяния Московского художественного общества ученику Алексею Кондратьевичу Саврасову в том, что представляемые им в императорскую Академию художеств вид Московского Кремля при восходе луны и этюд ландшафта «Камень у маленького ручья» с натуры действительно писаны им самим без другого личного пособия, в чем и удостоверяем подписями:

Алексей посмотрел на промокшего насквозь Воробья и пожалел, что не уговорил его взять извозчика.

— Продрог?

— Не сахарный!

Воробей так весело улыбнулся, что Алексей на какое-то мгновенье успокоился: может, и в самом деле ему полегчало. Или не хочет досаждать своими невзгодами…

Друзья поднялись по лестнице в выставочный зал, когда там еще никого не было, как приходили в пору ученичества. И, как тогда, перед последней встречей со своими работами «с глазу на глаз», их охватила робость. Вдруг обнаружится какой-то просчет, подумается, что не стоило выставлять.

Алексей остановился возле воробьевской акварели. Воробей уже несколько раз брался за портрет друга, да все как-то не удавалось довести работу до конца. И тут начал мимоходом, почти нежданно для самого себя.

Открытое лицо, щеки, припушенные бачками. Задумчивые, пожалуй, даже печальные глаза.

Здесь, на стене выставочного зала, портрет выглядел как-то иначе, словно появилось в нем что-то ранее незаметное.

— Смотри-ка ты! — буркнул Алексей.

Кажется, совсем недавно долговязый Алешка продавал картинки у Ильинских ворот — и вот на тебе!

Алексей с Воробьем в тот же год закончили Училище. И на торжественном совете, когда Рабус приветствовал «молодых господ живописцев», сидели рядом. Слушали речи, в которых отмечалось дарование портретиста Воробьева, говорилось о том, что Саврасов «хорош в знании ландшафтной живописи и, надо надеяться, и в дальнейшем проявит себя на славном поприще». Друзья принимали поздравления и поздравляли друг друга: как же — получили аттестат неклассного художника!

Правда, через несколько дней они должны были расстаться: Воробью предстояло отправиться в Вологодскую губернию.

Начинающему художнику трудно было выбиться в люди. А художнику-акварелисту вдвойне. Акварель не в чести у людей состоятельных. Надеяться на то, что заказов будет достаточно, не приходилось. Да и платили за работу гроши.

Многие из окончивших Училище жили впроголодь или приискивали себе какое-нибудь другое занятие.

Воробей еще в годы учебы нередко говаривал, что и ему больше ничего не останется. Так и случилось. Ему пришлось принять должность учителя чистописания. Пусть небольшие, но зато верные деньги.

Уезжал Воробей, полный радостных надежд: должность не так уж плоха. К тому же ему верилось, что он сможет продолжать заниматься живописью.

Поначалу, судя по письмам, все шло, как надо: «Трудностей немало, но как-нибудь одолею». Потом бодрости поубавилось. И в конце концов Воробей, уже не таясь, писал, что все сложилось не так, как предполагал, ужасался царящей вокруг нуждой и невежеством.

Не писал он только о том, что ко всем его бедам прибавилась болезнь. Об этом узнали, только когда исхудавший и во всем изверившийся Воробей вернулся в Москву.

Несколько дней он прожил в Гончарах. Потом поехал в родную деревню: «набраться сил», как он сам сказал.

Но сил не прибавилось. Жилось Воробью трудно: перебивался «с хлеба на квас» случайными заработками. И вдобавок постоянно прибаливал, ссутулившись, натужно кашлял.

Но сегодня будто повеселел.

В зал вошли какие-то незнакомые господа. Степенно переговариваясь, двинулись вдоль рядов картин.

Алексей с Воробьем, не сговариваясь, отошли в сторонку, словно желая показать, что они здесь уже ни при чем; они свое слово сказали, теперь дело за теми, кто пришел сюда: оценить, понять, почувствовать…

Выставки в особняке с колоннами теперь проводились ежегодно. К этому успели привыкнуть. Их ждали, с каждым разом они собирали все большее число посетителей. Классы Училища были в ту пору единственной картинной галереей в Москве.

На вернисажах Училища заметное место занимали произведения иностранных художников и отечественных живописцев, придерживающихся старой, «академической» манеры письма.

Но наряду с ними от выставки к выставке все больше появлялось полотен, на которых изображались картины русской жизни, ландшафты родной земли. Их авторами были в основном московские художники и воспитанники Училища живописи.

Рабус всегда поощрял в своих учениках интерес к изображению русской природы. А молодые художники, хотя и выходили на самостоятельную дорогу, обычно не порывали связи с Училищем.

Саврасов и после получения аттестата продолжал посещать пейзажный класс.