В Ильин - Саврасов. Рождение весны. Страницы жизни художника

В тот раз Карл Иванович завел речь о том, как много сделала русская литература для познания родной природы. Одно за другим назывались имена писателей и поэтов. Но первое место отводилось Николаю Васильевичу Гоголю.

— Вот кто открыл для нас очарование природы Малороссии. Вы только послушайте!

Карл Иванович раскрыл «Вечера на хуторе близ Диканьки»…

В ту пору это было выдающееся произведение современности. Его привлекательность для художников была ни с чем не сравнима.

Карл Иванович читал и посматривал на забившегося в угол Алексея, словно именно для него раскрыл книгу.

Затем горестно вздохнул:

— А живопись, к сожалению, все еще не стала по-настоящему русской. Утешаемся видами Италии…

Потом кто-то сел за фортепьяно. Все притихли. Карл Иванович, осторожно ступая, чтобы не помешать музыканту, подошел к полке с книгами, взял большой плюшевый альбом. После каждой «субботы» там появлялись шуточные портреты гостей, мастерски сделанные рукой хозяина.

А Алексей все еще думал о том, что сказал его наставник, — действительно, до сих пор утешаемся заморскими красивостями. Не раз он вспоминал об этом разговоре и в поездке…

И вдруг Алексей заволновался: как-то Карл Иванович отнесется к его летним работам?

Задумчивые, широко расставленные глаза Кости смотрели на него с удивлением. Он был уверен в удаче друга.

— Удача приходит к тому, кто на нее не надеется! — ответил Алексей любимым изречением Карла Ивановича.

Рабус приучал учеников надеяться лишь на отменное изучение природы и своего ремесла, тут он был не только требователен, но даже придирчив.

Очевидно, это и породило ту смелость в работе с натуры, которая отличала все выполненное Алексеем за лето. Особенно это было заметно в карандашном наброске, сделанном в Киеве, — вид от одной из приднепровских балок в сторону Киево-Печерской лавры. Конечно, в нем не было той завершенности, которой отличались классные работы, — набросок есть набросок. Но зато появились свобода, уверенность, четкость рисунка.

Но все это будет сказано потом.

А в тот вечер Алексей не мог отделаться от чувства неуверенности. Оно не оставляло его и на следующий день, когда Карл Иванович после приветствий и расспросов надел очки и выжидательно посмотрел на потрепанную Алешкину папку с летними работами:

— Ну, показывай, что привез!

Ученическая пора подходила к концу. Алексею предстояло готовиться к выходу на самостоятельную дорогу. А это было делом хлопотным. Училище пока что не имело права присуждать своим воспитанникам медали и звания. Ученические работы отсылались в Петербург, в Академию художеств. Совет Академии их рассматривал и решал: достоин ли живописец получить первое академическое звание.

А перед этим надо было еще выполнить целый ряд формальностей. И прежде всего доказать свое «свободное состояние» — получить увольнительное свидетельство от Московского купеческого общества, за которым все еще числился Алексей Саврасов.

Но не он сам должен был об этом хлопотать, а отец.

Еще год назад Алексей перед этим обязательно пошептался бы с мачехой: попросил ее подготовить Кондратия Артемьевича.

Теперь можно было обойтись и без этого. Отец смирился с выбором сына, перестал надеяться, что какая-нибудь случайность отвратит его от «художества».

Кондратий Артемьевич спокойно выслушал просьбу сына и на другой же день начал хлопоты о получении нужной бумаги. Будет ли, нет ли увольнительная, для него уже не имело значения: фактически сын давно поступил по «ученой части».

— Ответ не завтра жди! — единственно о чем предупредил он сына, зная, как долго тянутся такие дела.

Но Алексея это не тревожило. Его мысли были заняты главным: какие работы он представит в Академию?

Конечно, время еще есть. Но и картина создается не сразу. Это итог раздумий и поисков, многочисленных зарисовок, набросков, эскизов.

Излюбленная натура Алексея — вот она: подмосковные рощи, живописные берега Москвы-реки. Но в Академию нужно представить две работы. Хорошо бы различные по выбору темы, настроению. Для этого надо бы поехать куда-нибудь, набраться новых впечатлений, найти натуру, не только впечатляющую, но и близкую живописцу.

Училище помочь в этом не могло — опять все упиралось в недостаток средств. Оставалось одно: надеяться на помощь попечителей, любителей искусства или желающих прослыть таковыми. Конечно, зависеть от случайных мнений и вкусов нелегко и унизительно, но больше ничего не оставалось.

Мало того — начинающий художник порой был вынужден искать поддержку, приходить за помощью к людям состоятельным: не желаете ли иметь портрет супруги или дочери, приобрести картину для украшения гостиной?

Если художник отказывался от такого пути — часто ему приходилось отказываться и от своих замыслов.

Саврасову как будто ничего подобного не грозило.

Выставку летних ученических работ посетил генерал Лужин. Прошел взад и вперед по залу, поскрипывая сапогами. Остановился перед саврасовским ландшафтом «Вид Харькова с Холодной горы», посмотрел вблизи, посмотрел издали, двинулся к «Мельнице на Днепре». Потом вернулся к первому ландшафту. Снова посмотрел вблизи, посмотрел издали и высказал желание приобрести картину.

Карл Иванович был этим весьма обрадован, хотя и не считал его превосходительство тонким ценителем искусства. Рабус знал, как необходима поддержка его питомцу в период завершения ученичества, тем более, что к пейзажу многие до сих пор относились, как к второстепенному жанру. Карл Иванович не упускал случая воздать должное возможностям живописания природы. Он не преминул сделать это и сейчас.

Генерал весьма благожелательно выслушал его. И, уходя, сказал:

— Пусть-ка ваш юноша попишет свои ландшафты в моем подмосковном имении.

В тот же вечер Карл Иванович сообщил своему питомцу о приглашении.

У Алексея отлегло от сердца. Главная забота отпала: вот они, новые впечатления, новая натура, возможность спокойно работать!

Однако дни проходили за днями, отцовские хлопоты, как ни долго блуждали бумаги по инстанциям, благополучно завершились, а от его превосходительства не было ни слуха ни духа. Саврасову то и дело кто-нибудь доверительно сообщал, как живописна природа генеральского имения, или интересовался, когда Алексей собирается ехать. А он уже стал сомневаться, стоит ли принимать всерьез приглашение.

В конце концов Алексей решил, что о поездке не стоит и думать: видно, забыл генерал о своем обещании.