Евгений Брандис - Впередсмотрящий [Повесть о великом мечтателе (Жюль Верн)]

И все же русский писатель одобрил роман, проникнутый большой симпатией к его стране и народу, и к политическим ссыльным в Сибири. При этом Тургенев высказал два-три замечания, с которыми Жюль Верн посчитался, а затем по просьбе Этцеля устроил им обоим встречу с русским послом князем Н. А. Орловым. Прием романиста и издателя в русском посольстве состоялся в конце ноября. Посол не нашел в романе ничего «предосудительного», хотя и посоветовал изменить заглавие. «Курьер царя» превратился в «Михаила Строгова». Но опасения, что в Петербурге книгу не пропустит цензура, полностью подтвердились. По мнению петербургского цензора, незачем было напоминать об участниках революционных движений, преследуемых царским правительством, а также строить авантюрную фабулу на вымышленных исторических фактах. Русский перевод «Михаила Строгова» вышел из печати только после революции 1905 года. Во Франции же этот роман выдержал сотни изданий, став своего рода «бестселлером».

Интрига держит читателя в напряжении от первой до последней страницы. Выдуманное восстание «туркестанских племен», в ходе которого они якобы захватывают часть Восточной Сибири, служит фоном для множества приключений. Фельдъегерь Михаил Строгов, преодолев тысячи препятствий, прибывает в Иркутск, к генерал-губернатору, с личным посланием царя и в финале разоблачает предателя, возглавившего восстание кочевников.

Конечно, здесь немало «развесистой клюквы», и в то же время не вызывает упреков географическое описание России на всем пути следования героя от Москвы до Иркутска — через Нижний Новгород с его прославленной ярмаркой, Казань, Пермь, Тюмень, Омск, Колывань, Томск, Красноярск и другие города. Жюль Верн хорошо знает специальную справочную литературу, правильно указывая даже самые захолустные села и посады, почтовые станции и перевалочные пункты, состояние проезжих дорог и объездные пути. Он дает также описания природы, рассказывает о населении и занятиях жителей. В этом смысле роман имел для французских читателей несомненную познавательную ценность. Французские школьники в течение многих десятилетий знакомились с географией России по «Михаилу Строгову».

Ни один роман Жюля Верна не вызывал столь восторженных откликов. За книгой выстраивались очереди, Этцель не успевал выпускать повторные тиражи Позже, когда на сцене Шатле была поставлена пьеса, в Париже вошли в моду каракулевые шапки «à lа Michel Strogoff». Па протяжении пятидесяти лет на инсценировке романа обогащались директора многих театров, а потом в качестве героя популярного фильма Михаил Строгов, впрочем, как и Филеас Фогг, обошел экраны всех континентов. Ошеломленный феноменальным успехом, Жюль Верн решил порадовать Онорину. Бедняжка тосковала по своему любимцу Мишелю и к тому же не переставала жаловаться, что ее третирует амьенская «знать». Будь она женой богатого фабриканта, а не «простого писателя», к ней и к ее дочерям относились бы совсем иначе…

2 апреля 1877 года Жюль Верн устроил в Амьене большой костюмированный бал в честь «Михаила Строгова», разослав более пятисот приглашений. Гости должны были изображать персонажей «Необыкновенных путешествий». В банкетных залах амьенского ресторана встретились пятнадцать Паганелей, одиннадцать капитанов Немо, десять Филеасов Фоггов, восемь Мишелей Арданов и т. д. Лучшим из Арданов был единодушно признан далеко уже не молодой мужчина с длинными усами и всклокоченной шевелюрой, игравший… самого себя. Это был Надар.

Устроитель бала незаметно исчез в начале девятого, а жена его вообще не присутствовала. Не выдержав нервного напряжения, Онорина слегла и болела еще целый месяц. Правда, с того памятного вечера она стала получать приглашения на все светские рауты.

Триумф «Михаила Строгова» обошелся Жюлю Верну чуть ли не в 5000 франков. О костюмированном бале писали в газетах и долго еще говорили в городе. Этцель упрекал своего автора в расточительности, которой он, по-видимому, заразился от супруги.

Но Жюль Верн ответил издателю, что пошел на это не из тщеславия:

— Я только хотел доказать и доказал местной «знати», что такое «простой писатель».

Однако ему было вовсе невесело. Уже на следующий день он укатил в Нант, откуда поступили неприятные вести.

Мишель в очередной раз сбежал из лицея. Предстояли бесплодные переговоры с учителями, репетиторами, должностными лицами, разбирательство его новых проделок, погашение счетов, векселей, долговых расписок, которые он повсюду за собой оставлял, прикрываясь отцовским именем. Его загулы были ужасны. Ни о чем не думая, кроме собственных удовольствий, Мишель исчезал на несколько дней и вечно попадал в некрасивые истории, из которых, хочешь — не хочешь, приходилось его вызволять. В семнадцать лет он выглядел вполне взрослым, входил в компанию «золотой молодежи», не имея денег, просаживал тысячи, предоставляя отцу расплачиваться за свои похождения. И хотя врачи считали его не совсем полноценным, медицинская экспертиза установила, что он должен отвечать за свои действия.

В конце концов, по настоянию полицейских властей писатель вынужден был препроводить сына в нантский исправительный дом и, пока его держали в тюрьме, договорился с капитаном торгово-пассажирского судна, что тот возьмет его к себе на борт учеником штурмана и будет загружать работой. Судно держало курс на Калькутту, куда Жюль Верн когда-то пытался бежать на «Корали», и должно было курсировать в южных морях в течение полутора лет.

Незадолго до прощания с Мишелем, который довольно хладнокровно воспринял решение отца, Жюль Верн отослал издателю рукопись «Пятнадцатилетнего капитана». Отважный, отзывчивый, благородный Дик Сэнд, в критическую минуту принявший на себя командование кораблем, в полной мере наделен чувством ответственности и всеми превосходными человеческими свойствами, которых начисто был лишен сын писателя. Когда Жюль Верн задумал этот роман, Мишелю, как и Дику Сэнду, было тоже пятнадцать лет.

тъезд Мишеля развязал ему руки. Теперь он прочно обосновался в Амьене, где последние годы бывал не часто, хотя и считался амьенским жителем. Обе дочери Онорины вышли замуж и обретались в Северной Африке — Сюзанна в Алжире, Валентина — в Тунисе. Отчасти, может быть, и поэтому его потянуло в свой дом, находившийся на краю города. Это было кирпичное здание, фасадом внутрь, с небольшим, но хорошо возделанным садом, обнесенное высокой стеной. К дому примыкал флигель, увенчанный по прихоти бывшего владельца круглой каменной башней. И в этой башне, на третьем этаже, куда можно было пройти прямо из библиотеки или подняться со двора по винтовой лестнице, писатель устроил себе кабинет. Трудно было придумать более скромную обстановку: письменный стол, кресло, узкая железная кровать, старенькое бюро, набитое рукописями, уцелевшее еще со студенческих лет, и в качестве украшения — бюсты Мольера и Шекспира на каминной полке.