Сергей Нечаев - Мировая история на пальцах

А ситуация, прямо скажу, была не из простых. Внутренние смуты в государстве, являющиеся результатом честолюбия иноземки Марии Медичи (она была родом из Флоренции) и ее ссоры с царственным сыном, тяготили Францию и обременяли народ. Все мечтали о мире, и Ришелье чрезвычайно хитро сумел воспользоваться этими обстоятельствами, став примирителем между королем и его матерью, за что приобрел полное ее доверие и милость.

С другой стороны, для того, чтобы привести в исполнение свою идею о государе и государстве, Ришелье нужно было овладеть и умом Людовика XIII. А он был человеком без душевной силы, без постоянных привязанностей, и очень тяготился своим министром.

Что же привязало его к нему?

Во-первых, ленивая природа молодого короля, который приходил в ужас при одной только мысли о том, что надо взвалить на себя всю тяжесть государственных проблем, которые так удачно решались в руках Ришелье. Плюс короля тесно привязывала к министру врожденная недоверчивость, усиленная обстоятельствами и самим кардиналом. Людовик видел врага в своей собственной матери. Он боялся своей жены Анны, дочери испанского короля, как принцессы из враждебного Габсбургского дома. Он боялся своего брата Гастона, который спал и видел, как бы завладеть престолом при бездетном короле…

Короче, врагу такого не пожелаешь. А Ришелье взялся спасти Людовика от необходимости думать и от врагов, прикрыв его собою, и молодой человек потянулся к нему. Хотя, подчеркну это, он не любил его.

Что же касается Ришелье, то его связывала с Людовиком XIII общность врагов. Он шел вперед, не рассуждая, стремился к высшей власти, как магнитная стрелка к полюсу. Но в своем первом министерском звании он был лишь просто деятельным чиновником, отлично исполняющим порученное ему дело, но без лишнего усердия. Его узнали, и он сам узнал себя, только сделавшись первым министром.

Скажу так: в управлении Ришелье политическая составляющая стоит выше составляющей внутренней администрации. Уже почти в течение столетия могущество Австрии было опасным для Франции и для Европы. В Испании, в Германии, в Бельгии ее политика угрожала независимости прочих держав. Общий план к сопротивлению этому был начертан Генрихом IV, который уже готов был идти на Рейн, когда смерть настигла этого незаурядного человека. Советник короля Пьер Жаннен знал этот план и сообщил его Ришелье, и тот изложил его на первых страницах своих записок. Можно было доверчиво следовать этому плану. Ришелье писал, что уже два с половиною века должно было так действовать с условием сохранения союза или нейтралитета Англии, уважения независимости партий в Нидерландах и отказа от всякого увеличения владений в Италии. Следуя этой системе, Франция могла бы увеличить свое влияние на соседние державы, не восстанавливая против себя всей Европы. В этом виде политика Ришелье была выше политики эпохи Людовика XIV, а посему заслуживает внимания.

Ришелье обладал характером, необходимым для того, чтобы пробиться в люди и взять власть в свои руки. Он имел силу и твердость ума и воли, необходимые для того, чтобы удержать власть. Препятствий Ришелье не знал: одни он обходил, другие ломал. Его терпеть не могли, но ему повиновались все, начиная с молодого короля. Всем жертвовать для государства — таким было его правило.

Впрочем, и он то брался за слишком много дел одновременно, то вдруг опасался вдаваться в предприятия слишком смело, не соразмеряя средств с целью. Иногда он даже не следовал до конца своим же намерениям. Например, он удивил тогда Европу, собрав 150000 солдат, но составил из них слишком много отдельных армий, а потому везде был довольно слаб. Он не умел жертвовать второстепенными вопросами ради главных. Он долго был несчастлив в выборе своих генералов, а потом — слишком упорен в своей доверчивости к тем, кто обнаруживал к нему преданность.

Но, кто бы что ни говорил, он делал все возможное. Как представитель Франции, Ришелье на поле битвы и в рабочем кабинете заслужил благодарность своего отечества.

Но нельзя слишком увлекаться похвалами тому, что он сокрушил остатки феодализма. Идея его, конечно, была верна. Ослабление феодальных вассалов было необходимым условием для усиления государства, но его грозные действия требовали большего правосудия. Стараясь устранить неудобства, он истреблял врагов, а не заменял. В частности, первым встретившимся ему сопротивлением было протестантство. Оно имело свое отдельное управление, своих генералов и свои крепости. Это было опасное соперничество, и Ришелье долго колебался: напасть на него или нет.

ЧТОБЫ БЫЛО ПОНЯТНО

Протестантизм происходит вовсе не от слова «протест». Тут просто имеет место совпадение в русском языке. В ряду мировых религий протестантизм или протестантство (от лат. protestantis — публично доказывающий) можно кратко охарактеризовать как одно из трех, наряду с католицизмом и православием, главных направлений христианства. Короче говоря, протестанты — это христиане, принадлежащие к религиозным христианским течениям, которые в результате Реформации откололись от Католической Церкви. В чем разница? Если в двух словах, то католики признают организационное единство церкви, скрепленное безусловным авторитетом Римского Папы, а у протестантов безусловный и единственный авторитет — Иисус Христос. А гугеноты — это просто название французских протестантов.

И он напал на гугенотов. И он отнял у протестантов вредную для государственного единства самостоятельность. Находившийся в их власти приморский город Ла-Рошель имел вид независимой республики, которая сотрудничала с Англией, получала оттуда помощь и поднимала оружие против своего правительства. В 1627 году англичане подошли к французским берегам для оказания помощи протестантам, и тогда Ришелье взял с собой короля и осадил Ла-Рошель. И в октябре 1628 года Ла-Рошель сдалась. А вскоре протестанты перестали существовать во Франции как государство в государстве.

Впрочем, Ришелье не удалось до конца истребить феодализм. Едва он сошел в могилу, как феодальное дворянство восстало и прибегло к прежним средствам сопротивления. Регентство Анны Австрийской встретило те же преграды, что и регентство Марии Медичи. И только гибкость и терпение кардинала Мазарини, который был равен Ришелье в международной политике, спасло страну, и он оставил после себя Францию более спокойной, нежели его неумолимый предшественник.

Но Мазарини не увлекает воображение, он не владычествует на исторической сцене. Недостаток личной важности и итальянская фамильярность оставили его на втором плане, тогда как по справедливости он должен был бы стоять наравне с Ришелье.