Виталий Бианки - Вести из леса

Добрался окунь-игрунок до камышей, кинулась ему вслед большая щука, поймала и вниз пошла. Только глаза скосила, когда заметила, что окунь изо рта какую-то рыбёшку обронил.

А карасик вниз да вглубь, глядь, — родная коряга и под ней свои, караси. Обступили его со всех сторон.

— Я, — закричал карасик, — крепкий, чешуя у меня плотная, никого не боюсь! Я на гагаре летал, с окунем плавал, со щукой нырял!

Принялись караси храброго карасика славить и выбрали его старшим.

Ночью, когда все уснули, сестра храброго карасика толкнула его плавником под бок:

— Что не спишь, старший карась?

— Дрожь, сестрица, пробирает, дрожь. Всё думается: а что, если бы гагара глотнула?

Весной, когда сошёл снег и согрелась земля, поспорили ягоды, как лучше жить.

— Я, — говорит земляника, — ещё с осени усами на пригорок выползла, а теперь зацвету пораньше, пока ещё земля вешней водой поит.

— Я тоже пораньше хочу цвести, — сказала черника, — только на пригорок не пойду: боюсь, утренним морозом прихватит. В лесу, да и в низинке понадёжнее.

— Глупые вы, — посмеялась лесная малина, — обеих вас мороз прихватит. Лучше уж попозже цвести, а воду… воду дождик даст.

— А я… — хотела что-то сказать клюква, но её перебил сизый гоноболь.

— Сиди ты, кислая, в своей мшарине и молчи, лучше других послушай.

Клюква промолчала.

Весна холодная выдалась, а лето жаркое, сухое. Землянику и чернику морозом в цвету побило. Малина так и не дождалась летних дождей — в ягодах присохла. А клюква — вот она: по всему мху рассыпались её красные круглые ягоды. Будет ребятам и на кисели, и на варенье. Спрашивают ягоды клюкву, как она сумела в такой трудный год жить хорошо.

— И очень просто, — ответила клюква, — я же вам хотела сказать… Первым делом, цветом не торопиться, во-вторых, не чиниться. Год от году разница; когда на буграх лучше, а когда и поближе к мшарине. Там засуха не страшна. Глядите, гоноболь рядом со мной, клюквой, какие ягоды вырастил. И мои не хуже: красные, сочные, крупные, кисловаты, да полезны…

Я задвинул лодку в тростник и, чтобы совсем скрыться в нем, лёг на корме. Ружьё поставил к борту так, чтобы только руку протянуть было.

Мне хотелось застрелить чайку и сделать из неё чучело. Уж больно красивые чайки живут на озере: ослепительно белые, с чёрными кончиками крыльев, с красным клювом и красным кольцом вокруг глаз!

Утро было ясно, без малейшего ветерка.

Я повернулся боком, взглянул на воду и чуть не ахнул.

Подо мной было небо! Настоящее небо с жёлтыми облаками и отражавшимися в нём зелёными тростниками.

Вот над тростниками взлетели две лысухи — чёрные болотные куры — и, махая короткими тупыми крыльями, поплыли подо мной в поднебесье.

Я поднял голову, — чёрные лысухи плыли под жёлтыми облаками и тут, над моей головой!

Замечательно удобно! Оказывается, видеть всё, что творится надо мной — в воздушном небе, — я могу и не поднимая головы — под собой, в подводном небе.

И я стал в него смотреть и через несколько минут так забылся, что, когда над тростниками подводного неба вдруг показалась чайка, я схватил ружьё и хотел стрелять в воду. Пока я опамятовал, чайка быстрыми взмахами крыльев унеслась уже довольно далеко от моей лодки. Я выстрелил ей вслед.

Раненная в крыло белоснежная птица, крутясь колесом, стала падать вниз, а снизу поднималась навстречу ей такая же точь-в-точь снежно-белая птица. Они встретились — и над озером взметнулся фонтанчик радужных брызг.

Я схватил весло: хотел поскорей вытолкать лодку из тростника и взять подранка. Но не тут-то было!

С двух неб сразу — с воздушного и с подводного — ринулась на меня целая стая чаек. С хриплым криком, похожим на пронзительный хохот, они со всех сторон падали на меня, нацеливаясь в лицо красными клювами. Завилась, забушевала вокруг белокрылая метель, и не видно стало, куда держать.

Я бросил весло, опустил голову и прикрыл её локтями. Но снизу кидались мне в глаза такие же рассвирепевшие птицы, и я совсем растерялся.

…Метелица пронеслась. Опустив руки, я увидел её белое облако невдалеке над синим озером: стая чаек вилась теперь над раненой подружкой. Готовые на всё птицы охраняли с воздуха уже подобравшего крылья и изо всех сил уплывавшего от меня подранка.

Я не рискнул его преследовать: защищая своего товарища, черноголовые хохотуны способны ударить человека по голове, запачкать ему костюм и наделать всяких других неприятностей.

Да и видя такую их дружбу, мне совершенно расхотелось делать из живой птицы скучное чучело.

Раненая чайка в сопровождении своей стаи скоро вплавь добралась до тростника и исчезла в нём.

Сделав своё дело, белое облако чаек, не уменьшаясь в размерах, чудесным образом разделилось надвое и поверху и понизу — в воздухе и в воде — так всей дружной артелью и полетело в поля промышлять личинок, кузнечиков, мышат.

Хорошо, что я только перья поломал дробью моему красавцу; линять станет — отрастит себе новые.

Грибной дождик «парун»! Шуми-ит! Кузовок на локоток, палку в руку и — в лес. Люблю грибы собирать!

Идёшь по лесу и смотришь, слушаешь, нюхаешь. Ягоды на вкус пробуешь. Деревья рукой гладишь. Хорошо!

Вот вчера ходил. Вышел за полдень. Сперва ельником по дороге, от деревни подальше. У берёзовой рощи поворот — и стоп.

Весёлая эта рощица! Стволы белые, — глаза зажмурь, а листья на ветерке, как солнечная рябь по воде. Под берёзами — подберёзовики. Ножка тонкая, а шляпка широкая, кофейная. Срезаю, — одни грибные пеньки остаются. Дно кузова шляпками и закрыл. Сел на пень и слушаю. Слышу, — лопочет впереди. Это мне и надо! Пошёл на лопот — пришёл в сосновый борок. Сосны на солнце красные, будто загорели. Да так загорели, что кожурка зашелушилась. Ветер треплет сухую кожурку, а она лопочет, лопочет, лопочет…

В сухом борку уже другой гриб — боровичок. Боровичок-мужичок. Упёрся он толстой ногой в землю, понатужился и поднял головой целый ворох хвоинок, листиков и разных сухих палочек. Шапка на глаза насунулась, смотрит сердито…

Боровичками второй слой в кузовке уложил и чую — земляникой потянуло. Поймал я носом земляничную струйку и пошёл, как по верёвочке. Впереди горка сухая. Земляники на ней — красно! И пахнет так, будто тут варенье варят. Не грибами одними лес красен!

От земляники губы слипаются. Не грибы уж теперь ищу, а воду. Долго искал. Еле нашёл ручеёк. Вода в ручейке тёмная, как крепкий чай. И заварен этот чай мхами, вереском, опавшими листьями и цветами. Вкусный чай!