Николай Сладков - Земля солнечного огня

Змея остановилась, вся собралась в комок, и когда лодка почти что ткнулась в нее, выбросила голову вверх, закинула ее за борт, и разинутая розовая пасть оказалась у самого бока гребца. Гребец наш отпрянул, лодка качнулась, черпнула бортом воды и опрокинулась. Мы завертелись в воде словно жуки-вертячки: ведь где-то тут между нами была и гюрза!

Для змеи это был очень удобный момент расквитаться с нами за все причиненные ей неприятности. В ужасе вертели мы головами, ожидая увидеть рядом тупую змеиную морду, молотили по воде ногами на тот случай, если она вздумает наброситься сзади.

Наконец мы ее увидели — она была уже далеко. На наше счастье, змея не помышляла о мести: она торопилась спастись. Мокрые и испуганные, мы вскарабкались в лодку и погребли к сухому берегу…

У моих ног узкая нора под скалу. Часто узкая нора бывает началом большой пещеры. Я зажег фонарик, зажал его в зубах и втиснулся в нору. Камни сдавили плечи. Я поднажал, голова моя просунулась в расширение, но плечи застряли еще крепче. И тут я услышал тихое шипение.

Я сразу понял, кто шипит, дернулся назад и застрял окончательно.

Я стал дергаться изо всех сил. Тогда шипение перешло почти в свист. Я сразу притих.

Нора впереди никуда не вела и кончалась тупиком. В тупике была змея; свет фонаря освещал ее. Заслышав шорох, змея вытянулась к противоположной стенке, зашарила головой по камням и, не найдя дыры, повернулась ко мне. Плоская ее головка покачивалась в воздухе, белый язычок так и порхал у чешуйчатых губ.

Змея смотрела на фонарь и стягивала кольца своего черного тела в тугой узел. Так змеи всегда делают перед броском.

О, я знал, что такое бросок змеи! Он почти неуловим для глаза: кажется, что змеиная головка просто вздрогнет. А она успеет метнуться вперед, успеет кусить и отпрянуть в прежнее положение.

Змея напряглась, подняла, как лебедь, тонкую шею, кончик хвоста ее торчал из черного узла и сердито вздрагивал.

Самое страшное сейчас — испугаться.

Стоит пошевелиться — и плоская головка дрогнет. Почувствуешь укол иглы в лицо. Легкий угол иглы, от которого по лицу сразу разольется жгучий огонь. Посинеет кожа, заплывут глаза, начнется тошнота и полузабытье.

Как четко работает голова!

Замереть, не моргать, не сопеть носом, в который забилась пыль. Зажать фонарь зубами так, чтобы свет его не дрожал на камнях и не дразнил эту висящую в воздухе головку с порхающим белым язычком.

Тело мое съежилось: оно рвалось назад, скорей назад, прочь из тесной норы! Но нора стиснула плечи и руки прижала к бокам. Шевелить можно было только пальцами где-то у бедер.

Может, крикнуть и напугать? Нет, нет, — только не пугать!

Змея всегда кусает то, что ее пугает, даже если это палка или нога в толстом сапоге.

Спасение одно: не пугать и не пугаться. Не шевелиться, не моргать и дышать медленно и неслышно. Лучше всего закрыть глаза: живой блеск глаз раздражает; может дрогнуть веко — и змея укусит прямо в зрачок.

Я тихо опустил веки и замер. Это была первая победа: пока что победа только над самим собой.

Тело подчинилось и лежало пластом, зато мысль исступленно билась в каменной норе, ища выхода.

Если змея успокоится и опустит голову на свои черные кольца, можно будет тихонько, чуть заметно вытягиваться назад. Батарейка в фонаре новая, хватит ее надолго — за змеей можно следить. И вдруг я почувствовал на лице ласковое поглаживание: будто трепетная травинка, толкаемая ветерком, прикасалась к коже. Змея ощупывала лицо языком!

Будто липкая паутинка протянулась по щеке наискосок, на фонарь что-то надавило, и чуть слышный звон осыпающихся песчинок послышался у самого уха.

Я перестал дышать. Если бы хоть одна рука была свободна! Я сумел бы схватить змею за тонкую шею сразу позади затылка, и пусть бы она тогда в ярости хлестала хвостом по лицу, — хвост не голова!

Я чуть приоткрыл глаза. Змея лежала рядом. Она свернулась у самого фонаря — грелась. Голова лежала на теле; мне виден был только затылок с вздувшимися ядовитыми буграми.

Стоит попробовать…

Чуть заметно я стал разжимать зубы; стекло фонаря упёрлось в песок у самого змеиного бока.

Змея не шевельнулась.

Я отпустил фонарь, он медленно съехал по подбородку вниз. Я уперся подбородком в песок и на сантиметр подался назад.

Змеиная головка быстро поднялась — и язычок, как белый мотылек, запорхал у граненых губ. Я не успел закрыть глаза и теперь смотрел на змею не моргая. Но глаза мои были уже в тени и не раздражали ее.

Головка медленно опустилась вниз. Я подался еще на сантиметр.

Меня спас фонарь. Змея пригрелась около него, и ей лень стало оглядываться на чуть слышный шорох позади.

А я скреб пальцами землю, ломал ногти, упирался в уступы, извивался, как червяк. И все дальше и дальше отползал от своего фонаря. Одежда завернулась на голову, песок сыпался на голую спину, но я ничего уже не видел и не слышал: я рванулся назад и выскочил из трубы.

Ну, вот и все.

Теперь это — далекое воспоминание. Оно почти забылось. Ясно запомнилось только, что шипение рассерженной змеи очень похоже на свист. И помнится прикосновение змеиного язычка — будто липкая паутинка тянется по лицу.

Страшный случай со мной произошел не на змеиной ловле, а после нее. И перепугался я не за себя, а за других.

На ловле мне повезло: я поймал двух больших кобр. Всех пойманных ядовитых змей — эф, гюрз, щитомордников — я отправил посылкой, а ценных и редких кобр решил везти с собой в поезде. Холщовый мешочек с кобрами я положил на верхнюю полку за свои чемоданы. Видно, мешочек потерся за лето, кобры стали тыкать в слабое место носами и продолбили в мешке дырку. Одна кобра сейчас же выползла через нее и шлепнулась с полки вниз. В купе нас было четверо, мы сидели внизу — и вдруг у наших ног появилась змея! Пораженные пассажиры онемели; не шевелилась и обалдевшая от падения кобра. Волосы зашевелились у меня на голове: сейчас пассажиры придут в себя и замечутся по купе; кобра тоже очнется и начнет кусать направо и налево.

— Не шевелитесь! — рявкнул я. И не раздумывая наступил ногой в одном тонком носке кобре на шею. Тут же перехватил за шею рукой и засунул змею в новый мешок.

Самый смелый пассажир заулыбался:

— Мальчишкой я тоже не боялся ужей, даже, бывало, за пазухой их таскал!

А самая пугливая пассажирка брезгливо передернула плечами и процедила:

— Все равно гадость, хоть и безвредная.

Пассажиры тут же успокоились и стали подшучивать друг над другом, а меня, старого ловца змей, бил озноб страха. Я был до смерти напуган: я-то хорошо знал, что это был за уж!

Я бежал с вараном наперегонки. Варана я не догнал, и он с ходу нырнул в нору песчанки. Но я все же изловчился и успел-таки сцапать его за хвост. Выволок из норы и поднял вверх.