Яков Окунев - По Китайско-восточной дороге

Японская жестикуляция иногда не соответствует по смыслу нашей. Кивок головы у японца означает отрицание! приглашающий жест — «уходи прочь».

Деловой японец возвращается рассерженным:

— Грязные, жадные разбойники! С ними надо разговаривать при помощи палок. Эти люди кормятся у моего дела. Сеют табак. Мы даем семена, орудия. Две трети сбора — наши, треть — им. Целая треть!

— Они сеют на своих участках? — справляюсь я.

— Ну, ясно.

— Что же им остается за труд?

— Я же сказал — треть. Это не мало. Что? Мы ведь не занимаемся благотворительностью в Манчжурии.

Мне хочется сказать, что он грабит этих «разбойников», но он смотрит на меня такими ясными, убежденными в своей правоте глазами, что я не решаюсь спорить с ним: все равно мне его не убедить. Это общая система международной шайки дельцов, высасывающих соки из населения Манчжурии.

— Мы очень много сделали для Манчжурии, — продолжает он в тоне рекламы, — 50 миллиардов иен [13] Иена — монетная единица в Японии, около 2 рублей. японского капитала в манчжурской промышленности. Железные дороги. Каменноугольные разработки. Широкий деловой кредит отделений наших банков. Колоссальные займы. Мы вытесняем из Манчжурии англичан и американцев. Япония — впереди всех.

Я вспоминаю о японских солдатах в городах Манчжурии. Эти солдаты оберегают интересы «благодетелей», их концессии, их дивиденды [14] Дивиденд — прибыль с акций. с железнодорожных акций. Японские концессионеры, плантаторы, банкиры, купцы саранчей облепили эту страну и под охраной штыков шаг за шагом готовят ей судьбу Кореи [15] Корея — самостоятельная страна, захвачена Японией и превращена в колонию. .

У Нингуты проходит широкий оживленный тракт. Он пересекает железную дорогу. Этот старинный караванный путь с юга, вдоль притока Сунгари, Ми-да-цзян, расходится у Нингуты развилкой: к западу — на Гирин, а к востоку — к Печилийской бухте Тихого океана. Он проходит по землям, изрытым соляными копями, бежит мимо залитых водою рисовых полей, мимо табачных плантаций, к пристаням Ми-да-цзяна, до самого его устья в Северной Манчжурии у гогора {3} 3 Так в оригинале. Возможно, следует читать — города — V_E. Сань-Самь-чен. Полями и недрами по обе стороны этого тракта завладел японский капитал.

Караван с кладью у ворот города.

Верблюды с тюками подходят цепью к пристани. С железнодорожного моста видно, как там внизу копошится трудовой муравейник. По сходням на баржи бегут маленькие, согнутые под тяжестью фигурки. На голубой ленте реки — желтые заплаты плотов. Ползут буксирные пароходы, таща вереницы баржей {9} . С полдесятка китайцев-бурлаков, запряженных в лямки, тянут, припадая к земле, широкий баркас с лесом.

— Хэ-эй, хэ-эй! — разносятся их крики.

У Нингуты я делаю опять остановку. Японец вытаскивает из чемодана коробку сигарет.

— Обратите внимание — сорт «Экстра» Мягкость аромата. Запомните марку. Рекомендую.

Это подарок, но и тут реклама. С площадки вагона он говорит мне вслед:

— В Нингуте вы найдете их во всех табачных магазинах.

Я не собирался в город.

Вечер. Над трактом стоит тонкая красноватая пыль. Дали — точно в отсветах расплывчатого зарева. На алой полосе горизонта, как нарисованные черными мазками туши, четко вырезались ветви кедров. Звуки заглушены, смягчены ночью и далью. Как шум раковины, доносится с пристани трудовая суета. В нее вплетаются далекие вскрики погонщиков, рев верблюда, лай собак. Огоньки города рассыпались где-то в низине, слева от тракта.

У тракта чернеется длинное низкое строение с черепичной крышей. Края крыши подняты вверх, и все здание напоминает старинную китайскую джонку (лодку). В глинобитных стенах — ни одного окна. В глиняном заборе — высокие ворота. Над ними — обруч с бахромой из цветных полосок бумаги. Это китайская вывеска над постоялыми дворами и харчевнями. Со двора доносится запах верблюжьего помета.

Из ворот выходит китаец с фонарем. Он прикладывает руку козырьком к глазам и рассматривает меня. Его лунообразное лицо расплывается в улыбку.

Ло-то-дянь, — говорит он, приглашая меня жестом во двор.

Я не знаю, что такое ло-то-дянь. Может быть, это означает ночлег, постель, отдых?

Гостиница? — допытываюсь я.

— Ло-то-дянь,— вторит китаец и еще больше ширит в улыбке свое лицо.

Во дворе развьюченные верблюды. Опустившись на колени, они сонно жуют жвачку.

Ло-то-дянь, действительно, оказался гостиницей… для верблюдов.

Верблюжьи гостиницы имеют крытый двор для каравана. Хозяин ло-то-дяня берет несколько медяков за постой, наполняет из колодца водой каменный водоем и поит верблюдов. Двуногие постояльцы должны заботиться о себе сами.

Ло-то-дянь — гостиница для верблюдов.

Они спят тут же, рядом с верблюдами, на земле, загаженной пометом. Над верблюжьими горбами дрожит свет масляной лампочки, вычерчиваются фигуры людей, слышен дребезжащий звук какого-то струнного инструмента. Кто-то поет гнусавым голосом.

В кружке китайцев, сидящих на корточках, — слепой старик с длинным трехструнным инструментом. Он гнусит, пощипывая пальцами струны. И звон струн и голос сливаются в тягучий, жалобный звук. Старик тянет свою песню и раскачивается. Вместе с ним раскачиваются, закрыв косые глаза, и погонщики-китайцы, раскачиваются и вытянутые к свету черепашьи головы верблюдов.

Это китайский сказатель. Он рассказывает древнюю былину, бесконечную, как степь. Иногда он прерывает ее, делает глоток сули [16] Сули — рисовая водка. и, набравшись сил, снова начинает гнусить. Былина тянется нередко два-три часа. Китайцы слушают ее неотрывно.

В ло-то-дяне не одни только верблюды и погонщики. В глубине навеса, у лампочки, другая кучка китайцев. В тюках у них шелка из Шанхая, чесуча, шелковые чулки. Два китайца шумно ссорятся из-за плоского бидона с рисовой водкой.

— Купи, — предлагает мне китаец шелковые чулки. — Ваша мадама еся (жена есть)?

Он щелкает языком, перебирая в грязных пальцах струящийся шелк.

— Мадама надевай, купи.

До границы несколько десятков километров: Контрабандисты ходят из Нингуты с тюками шелка, мануфактуры, с бидонами спирта. Они переходят границу по ночам и рассыпаются по пограничным городам и селам Дальнего Востока.

— Моя Хабаровск ходи. Давай ваша адрес, — предлагает китаец.

Опиум сея, надо? — сует мне другой свой товар.

Маленькая грязная Нингута кишит контрабандистами, которые стекаются сюда из Гиринской провинции. Уссурийская граница проходит тайгой. У Имана ее, по словам китайцев, легко перейти. Из пограничного советского городка Имана контрабанда идет во Владивосток и Хабаровск. В Китай контрабандисты носят пушнину, рога изюбрей [17] Изюбрь — лось. Его весенние молодые рога высоко ценятся в Китае, как чудодейственное лекарственное средство. , контрабандное золото с приисков Забайкалья.