Коллектив авторов - Литература. 11 класс. Часть 1

Вторая книгаэпопеи считается «самой хроникальной». В ней описан февральский переворот, корниловский мятеж, развал фронтов империалистической войны, Октябрьская революция – множество сложных переплетений событий тех лет. Автор стремительно расширяет «плацдарм повествования».

В издании «Роман-газеты» главы этой книги имеют названия: «В офицерской землянке», «Фронт рушится», «Без царя», «Прикончить войну», «Невтерпеж, братушки…», «На усмирение», «Корнилову, ура!», «На своих не пойдем!», «Дело рушится», «На кровь – кровью», «Конец корниловщине», «Бегство Корнилова». Заголовки подчеркивают стремительность хода событий. Спокойное течение жизни сменило смятение военных лет. Именно во второй книге впервые прозвучали слова Гражданская война (их произнес Листницкий в споре о Корнилове).

Выразительны характеристики героев, впервые появляющихся на страницах этой части. Вот портрет Корнилова: «…стройный, вытянутый, маленький, с лицом монгола, генерал». Листницкий говорит о нем: «Какое лицо! Как высеченное из самородного камня – ничего лишнего, обыденного… Такой же и характер». Новых для повествования героев много, но, хотя ни в одном из названий глав этой части нет речи о Григории Мелехове, он по-прежнему в центре событий. «Добрым казаком ушел на фронт Григорий; не мирясь в душе с бессмыслицей войны, он честно берег свою казачью славу…» (глава IV).

Книга третьяпосвящена Вешенскому восстанию и повествует о трагическом периоде в судьбе Григория. Это кульминация романа-эпопеи. Оценку восстанию дает казачья песня, которая является эпиграфом шестой части этой книги.

В третьей книге, создание которой заняло около четырех лет напряженного труда (работа над ней шла параллельно с созданием первого тома «Поднятой целины»), повествование допело до событий, по которым пока еще не было опубликованных исторических материалов. Нужно было искать участников, находить документы и при этом учитывать, что события отделены от времени создания каким-то десятилетием и еще живы в памяти и сознании людей. Может быть, поэтому в этой книге активно лирическое начало, и часто слышен голос автора. Все, что он описывал, было так близко, что Шолохов в сомнении спрашивал М. Горького: «Своевременно ли писать об этих вещах?» В том же письме от 6 июня 1931 года он подробно рассказывает о Вешенском восстании и прилагает несколько документов, которые характеризуют обстановку на Дону тех лет. Шолохов иронически именует эти документы «замечательными приказами», поскольку они убедительно демонстрировали трагическое непонимание обстановки их полуграмотными создателями.

В третьей книге кульминация эпопеи.

Читатель видит Григория Мелехова – яростного и умелого бойца – в момент атаки: «Григорий выпрямился в седле, жадно набрал в легкие воздуха, глубоко просунул сапоги в стремена, оглянулся. Сколько раз он видел позади себя грохочущую, слитую из всадников и лошадей лавину, и каждый раз его сердце сжималось страхом перед надвигающимся и каким-то необъяснимым чувством дикого, животного возбуждения. От момента, когда он выпускал лошадь, и до того, пока дорывался до противника, был неуловимый миг внутреннего преображения. Разум, хладнокровие, расчетливость – все покидало Григория в этот страшный миг, и один звериный инстинкт властно и неделимо вступал в управление его волей. Если бы кто мог посмотреть на Григория со стороны в час атаки, тот, наверно, думал бы, что движениями его управляет холодный, нетеряющийся ум. Так были они с виду уверенны, выверены и расчетливы».

В этой книге писатель показывает, как Григорий становится руководителем восставших. Его волнует вопрос: «Хватит ли у него уменья управлять тысячами казаков?» Ответить сколько-нибудь убедительно он себе не смог: «Тревога, горечь остались, наваливаясь непереносимой тяжестью, горбя плечи».

Успешно руководя своей дивизией, он не в силах преодолеть непоследовательность собственных решений. То он утверждает: «Казаков красных я в плен не беру!», а минуту спустя дает приказ: «Пустите пленного. Пущай ему пропуск напишут». Осознание противоречивости собственных поступков раздражает: «…ему было досадно на чувство жалости, – что же иное, как не безотчетная жалость, вторглось ему в сознание и побудило освободить врага? И в то же время освежающе радостно… Как это случилось? Он сам не мог дать себе ответа». Но этот ответ неизбежно дает читатель.

Нам очевидно, как мучает Григория «неправильный у жизни ход». Пережив кризис, вызванный неуменьем найти убедительное объяснение своим поступкам, и вернувшись в строй, он уже «не болел душой за исход восстания».

В третью книгу введено около ста новых героев. А территория событий вновь на берегах Дона. Это было время, когда «степным всепожирающим палом взбушевало восстание. Вокруг непокорных станиц сомкнулось стальное кольцо фронтов. Тень обреченности тавром лежала на людях».

В четвертой книгемы видим, как рушится старый мир. Это – самая драматичная книга романа-эпопеи, ее развязка. Однако многие сюжетные линии произведения трагически оборвались еще до начала этой книги. На страницах четвертой книги автор показывает логику угасания повстанческого движения. Для героев и для автора все еще остаются нерешенными вопросы, которые волнуют и нас. И один из них – опасность невежества руководителя. И эта часть эпопеи убедительно доказывает, что у проблемы нет легкого решения: спор с Копыловым и столкновение с генералом Фицхалауровым показывают только часть многообразных аспектов проблемы.

Роман близится к концу, и нам ясны трагические судьбы главных героев романа. Ясно и то, как эти судьбы связаны с неумолимым ходом исторических событий. Но жизнь продолжается. И люди как реки, и их судьбы так же подвижны, а их финалы не прерывают вечного течения жизни. Об этом нам говорили первые строки романа-эпопеи, говорит и его финал:

«Григорий бросил в воду винтовку, наган, потом высыпал патроны и тщательно вытер руки о полу шинели.

Ниже хутора он перешел Дон по синему, изъеденному ростепелью мартовскому льду…

Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».

В романе-эпопее свершаются глобальные события и решаются судьбы народов. Даже рассказы о главных героях на этом фоне должны подчиняться экономии места и времени. Каждое слово, каждая деталь при таких масштабах повествования меняют свою роль. Часто деталь становится символом, который несет обобщение, обозначает что-то более значительное, чем это кажется при первом взгляде. На страницы произведения о быте казачества прорываются и слова местные, областные.