Новейшая хрестоматия по литературе: 3 класс

В августе того года я уже носил синий картузик с серебряным значком на околыше. Просто Алёши не стало, — теперь был Арсеньев Алексей, ученик первого класса такой-то мужской гимназии…

Часто в то лето пугало предчувствие разлуки с матерью, с Олей, с Баскаковым [17] Баска́ков — домашний учитель Алёши. и со всем родным гнездом, находил страх перед одинокой, неизвестной жизнью у каких-то чужих, городских людей, перед тем, что называется какой-то гимназией с её строгими и беспощадными учителями в мундирах. То и дело сжималось сердце при взгляде на мать и Баскакова, у которых, конечно, тоже сжималось сердце при виде меня. Но сейчас же я с радостью говорил себе: всё это ещё так не скоро! И с радостью обращался к тому заманчивому, что ведь тоже таилось в моём будущем. Я буду гимназист, буду ходить в форме, буду жить в городе, у меня будут товарищи, из которых я выберу себе верного друга…

В начале августа меня повезли наконец — на экзамены. Когда послышался под крыльцом шум тарантаса [18] Таранта́с — крытая повозка. , у матери, у няньки, у Баскакова изменились лица, Оля заплакала, отец и братья переглянулись с неловкими улыбками. «Ну, присядем», — решительно сказал отец, и все несмело сели. «Ну, с Богом», — через мгновенье ещё решительнее сказал он, и все сразу закрестились и встали. У меня от страха ослабели ноги, и я закрестился так усердно и торопливо, что мать со слезами кинулась целовать и крестить меня. Но я уже оправился [19] Опра́вился — успокоился, пришёл в себя. — пока она, плача, целовала и крестила меня, я уже думал: «А может, Бог даст, я ещё не выдержу…»

Увы, я выдержал. Три года готовили меня к этому знаменательному дню, а меня только заставили помножить пятьдесят пять на тридцать… Попросили «чётко и красиво» написать: «Снег бел, но невкусен» да прочесть наизусть: «Румяной зарёю покрылся восток…». Тут мне даже кончить не дали; едва я дошёл до пробужденья стад «на мягких лугах», как меня остановили, — верно, учителю (рыжему, в золотых очках, с широко открытыми ноздрями) слишком хорошо было известно это пробужденье, и он поспешно сказал:

— Ну, прекрасно, — довольно, довольно, вижу, что знаешь…

Всё вышло гораздо проще, чем я ожидал, разрешилось с неожиданной быстротой, лёгкостью, незначительностью. А меж тем ведь какую черту перешагнул я!..

После экзамена нам с отцом тотчас же сказали, что я принят и что мне даётся отпуск до первого сентября. У отца точно гора с плеч свалилась, — он страшно соскучился сидеть в «учительской», где испытывали мои знания, — у меня ещё более. Всё вышло отлично: и выдержал, и целых три недели свободы впереди!..

— Ну-с, зайдём теперь поскорей к портному — и обедать! — весело сказал отец, выходя из гимназии.

И мы зашли к какому-то маленькому человеку, удивившему меня той ловкостью, с которой он снимал с меня мерку. Потом в «шапочное заведение», хозяин которого… выбрал мне… превосходный синий картузик, на околышке которого ярко белели две серебряных веточки. В этом картузике я и домой вернулся, — на радость всем.

Следующий рассказ не есть плод досужего вымысла. Все описанное мною действительно произошло в Киеве лет около тридцати тому назад и до сих пор свято, до мельчайших подробностей, сохраняется в преданиях того семейства, о котором пойдет речь. Я, с своей стороны, лишь изменил имена некоторых действующих лиц этой трогательной истории да придал устному рассказу письменную форму.