Борис Гиленсон - Эрнест Хемингуэй

В декабре 1921 года Хемингуэй, на этот раз вместе с молодой женой, вторично направился в Европу. Атлантику пересекали на борту весьма скромного французского лайнера «Леопольдина»; будущий писатель был достаточно стеснен в средствах. Свободное время Хемингуэй посвящал занятиям боксу и, видимо, преуспел в этом виде спорта, потому что его спарринг-партнер Генри Кадди даже советовал по прибытии во Францию профессионально испытать себя на ринге, что было крайне лестно для Хемингуэя. Супруги Хемингуэй прибыли в Париж как раз накануне нового 1922 года и обосновались в скромной двухкомнатной квартирке, «без горячей воды и канализации», на улице Кардинала Лемуана, откуда, однако, открывался чудесный вид, и сразу же приобщились к интересной и пестрой парижской жизни.

В это время во французской столице обитало немало их соотечественников, людей искусства, так что им не пришлось чувствовать себя одинокими. Были среди них люди, одаренные и серьезные, стремившиеся работать и совершенствоваться, были и такие, кого притягивала богема, развлечения и бесконечные мнимо значительные разговоры, подменяющие настоящее дело. Подобные люди раздражали Хемингуэя.

В Париже Хемингуэй в свободное время сочинял рассказы, очерки, стихи, но пока мало что пробивалось в печать в малотиражных изданиях. Рано утром он обычно садился за письменный стол, чувствуя прилив сил. Много читал, завел разнообразные знакомства среди литераторов, его поддерживали внимание и помощь тех, кто верил в его художественный талант. Но пока Эрнест должен был зарабатывать себе на жизнь, а это могла дать только работа журналиста для газеты «Торонто дейли стар» и ее воскресного приложения «Торонто стар уикли». Всего за период с февраля 1920 по январь 1924 года он опубликовал в них около 170 материалов: статей, очерков, зарисовок, информационных сообщений.

Деятельность корреспондента, публициста была сопряжена с творчеством беллетриста. В качестве иностранного корреспондента торонтских газет он изъездил всю послевоенную Европу, вздыбленную острейшими социальными катаклизмами. Его журналистские дороги прошли по Италии и Германии, Франции и Испании, Швейцарии и Ближнему Востоку. Накопление огромного запаса наблюдений и впечатлений шло параллельно с расширением общественного кругозора, а отдельные эпизоды и сцены, включенные в его газетные сообщения, вошли позднее в художественно трансформированном виде в ткань рассказов и романов. Он овладевал искусством очерка, соединяющего в себе публицистическое и художественное начала. Излюбленным жанром писателя был очерк, построенный на личных впечатлениях, когда сведения черпались им из первоисточника. Работа в газете учила лаконизму стиля и языка. Хемингуэй-газетчик демонстрирует наблюдательность, интерес к точной, меткой детали. В очерках просматривался и такой прием, как диалог, усиливавший конкретность. и наглядность изображаемого. Позднее «рубленые» хемингуэевские диалоги составят характерную особенность его повествовательного искусства. Наконец, для газетных материалов Хемингуэя характерны ирония и чувство юмора, умение подметить комические стороны жизни. Эта сторона его таланта, однако, не проявилась в художественной беллетристике: там манера Хемингуэя — серьезна, крайне редко оживляется юмористической интонацией.

Весной 1922 года Хемингуэй выполняет серьезное поручение редакции. В Генуе открывалась важная международная конференция по экономическим и социальным вопросам, затрагивающим послевоенную Европу; в ней участвовало 28 государств. Впервые союзники вели переговоры с побежденной Германией. Но главным событием в работе конференции было участие делегации Советской России, которой все еще отказывали в признании ведущие капиталистические государства мира. Генуя осталась в дипломатической истории как своеобразный прорыв Советской страны на международной арене. С Республикой Советов запад уже не мог не считаться. Само появление советской делегации в Италии сделалось значительным фактором политической жизни: Хемингуэй, приехавший в Геную за несколько недель до открытия конференции, мог наблюдать, как на улицах города разгораются открытые схватки между фашистами и «красными». Надо отдать должное политической проницательности молодого журналиста, сумевшего во многом точно оценить сложную, взрывоопасную обстановку в Италии. Уже в одной из первых статей, отправленных в Торонто из Генуи («Революция и контрреволюция»), он писал, что «фашисты — это отродье зубов дракона», что они — контрреволюционеры, привыкшие к безнаказанному убийству и беззаконию.

Но главным делом в эти два месяца, апрель и май 1922 года, стало для Хемингуэя освещение хода Генуэзской конференции. Всего он отправил в Торонто около десятка материалов, от очерков до информаций, посвященных наиболее значительным перипетиям сложной дипломатической борьбы. В эти недели всеобщее внимание было привлечено к советской делегации. Важным для начала конференции стало заявление главы канадской делегации Чарльза Гордона о том, что Канада готова признать Россию, чтобы иметь возможность экспортировать туда сельхозтехнику. 9 апреля 1922 года Хемингуэй присутствовал в Рапалло, где советский нарком иностранных дел Г. В. Чичерин провел короткую пресс-конференцию, о чем молодой журналист передал лаконичный отчет. В зале находилась, помимо журналистов, толпа фоторепортеров, которых, прежде чем допустить в зал, особенно внимательно осматривали полицейские — не проносят ли они с собой бомбы. На пресс-конференции Хемингуэй задал Чичерину вопрос о судьбе долгов царского правительства и получил четкий ответ.

Освещая ход Генуэзской конференции, Хемингуэй стремился быть предельно объективным, точно подавать факты, воздерживаясь от собственных оценок. Находясь в зале заседаний, он не только внимательно фиксировал ход прений, в его блокноте появлялись заметки, описывающие облик и манеру поведения ораторов, равно как и господствующую атмосферу. В советском кинофильме «Москва — Генуя» имеется эпизодический образ Хемингуэя, молодого американского репортера, аккредитованного на конференции. В отличие от многих западных журналистов, проявлявших враждебность по отношению к советской делегации, он в своих оценках некоторых делегатов абсолютно объективен и беспристрастен. Хемингуэй видит, что советская делегация находится под усиленной охраной, привлекает к себе пристальное внимание. Отсюда сдержанность, внутренняя собранность ее делегатов, постоянно сознающих, что они — во враждебном окружении. Он делает зарисовки руководителей делегации: Чичерина, Литвинова, Красина, Иоффе. Когда Чичерин берет слово по вопросу о разоружении и начинает говорить по-французски «своим странным свистящим выговором», в зале воцаряется тишина. Хемингуэй находит броские, запоминающиеся детали: «В паузах не было слышно ни звука, кроме позвякивания массы орденов на груди какого-то итальянского генерала, когда тот переступал с ноги на ногу. Это не выдумки. Можно было различить металлический звяк орденов и медалей». Это цитата из статьи Хемингуэя «Судьба разоружения». Вчитываясь в корреспонденции Хемингуэя, видишь заметное различие в характеристиках членов делегаций. Западные лидеры, такие, как Ллойд Джордж, Барту, — многоопытные ораторы, склонные к эффектным театральным жестам. Советские делегаты внешне скромны, деловиты, но за их высказываниями — реальная сила. Чичерин не впечатляет внешне, то же относится к его ораторским качествам. «Но позднее, когда вы читаете и анализируете его речь, вы видите, как все положения в ней разъяснены с резкостью, подобной уколу рапиры». Это — цитата из статьи Хемингуэя «Эти несветские русские».