Анна Гутиева - О чем кричит редактор [publisher: SelfPub]

Если сам предмет разговора настолько интересен, то информативность здесь уместна. Скорее даже – только она и уместна. Если собеседник настолько интересен, что информация о нем увлекает, как знакомство с невероятным человеком – то и здесь информативность как нельзя кстати. Значит, дело в предмете разговора?

_______________________________________________

«Нет, он не англичанин…» – подумал Берлиоз, а Бездомный подумал: «Где это он так наловчился говорить по-русски, вот что интересно!» – и опять нахмурился.

– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»

– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетет?» – подумал он.

М.Булгаков «Мастер и Маргарита».

______________________________________________

То есть, чтобы позволить себе следовать правилу про информативность диалога, надо создать прежде всего сильных персонажей. Чтобы, когда они обсуждали, например, «теплую абрикосовую», а не пять доказательств бытия божия, мы бы не закрыли книгу со скукой. А если автор рассуждает в диалоге на 10 страниц о, например, человеке, который делает свое дело прежде всего исходя из своих интересов и жажды получить за это деньги, и только тогда этот человек обогащает и общество в целом (Айн Рэнд «Атлант расправил плечи»), предмет настолько тяжеловесного диалога должен быть настолько увлекателен сам по себе, чтобы читатель смог залпом прочесть 3 тома подобных разговоров.

Но информативность сама по себе – не про диалог. И правило, которое так бездумно было выведено в популярные учебники писательства, было сформулировано в корне неверно. Просто потому что оно словно заменило суть диалога в книге, сделало его еще одним инструментом текста, как конфликт, как сцена, как описание. Но ведь любая часть текста должна быть информативна, наполнена смыслом и связками с другими частями, это не обрисовывает ее суть. Диалог же совершенно особенная часть. Помните, как в Кэрролловской «Алисе в стране Чудес»: «Какой толк в книге, если в ней нет ни картинок, ни разговоров?» Диалог – это то иррационально привлекательное в тексте, что действует не столько на сознание, сколько на эмоциональную сферу. Грубо говоря то, что развлекает в процессе чтения таким же образом, как развлекает нас любая беседа. Даже философская информация легче воспринимается в диалоге персонажей, нежели в авторской речи. Давайте тут вспомним сократовские беседы, платоновские диалоги, в которых логика раскрытия темы была построена на противоположных высказываниях, которые в итоге сводились к единой идее.

Диалог в книге – все равно что речь в развитии человечества, если брать пока единственную разработанную теорию зарождения речи. На начальных этапах писательского пути речь в тексте, как и речь в человеческом обществе, может нести только необходимую функцию – обмен опытом, информацией, коммуникация ради некой цели. Но с развитием речи в человеческой культуре, она приобретает совершенно иные черты. Чем абстрактнее становится сознание человека, уходя от примитивного выживания и необходимых ради него коммуникаций к абстрактным достижениям, тем усложняется значение речи, ее функции и способы, как передачи, так и восприятия. Нам с вами прекрасно известно, что в диалоге мы улавливаем больше информации, чем содержится в самих словах: интонация, жесты, мимика и более того, интуитивно мы постигаем невысказанное собеседником. Не говоря уже о том, что такие непрямые формы реплик, как сарказм, ирония, абсурд, намеки, оговорки, паузы и прочее, передают порой совершенно противоположную самому высказыванию информацию. Тут же подключается реакция другого собеседника, как он воспринял, как ответил. У нас может получится диалог, в котором мы слышим слова, значение которых нам известно, но смысл которых у этих двух говорящих искажен и понятен лишь им двоим.

Я хочу показать, что диалог в книге не может и не должен быть лишь передачей информации. Диалог – это ваше обращение к читателю, инструмент прямого общения с тем, кто держит вашу книгу – та иррациональная часть текста, что даст читателю ощущение разговора.

Диалог одушевляет любую мысль автора. Ведь мы текст воспринимаем на уровне разума (слова, значения, понятия, символы, смыслы) и на уровне чувств (чувства могут вызывать как напрямую описанные слезодавительные ситуации, так и зашифрованные в диалогах, во внутренних и внешних конфликтах персонажей, нарастании сюжетного конфликта). Так вот автор способен донести мысль напрямую – грубо говоря, «словами в разум», а может обойти разум, и заронить мысль в душу через чувство, через ощущения – иррационально.

Поэтому описание подобного инструмента текста – невероятно сложно для прямого объяснения, не говоря уже о попытках упрятать диалог в правила написания.

________________________________________________

Обед начался в молчании: Джун сидела напротив Ирэн, Босини – напротив Сомса.

В молчании был съеден суп – прекрасный, хотя чуточку и густоватый; подали рыбу. В молчании разложили ее по тарелкам.

Босини отважился:

– Сегодня первый весенний день.

Ирэн тихо отозвалась: