Саша Чёрный - Живая азбука (сборник)

Над болотцем проносится вздох, —
Это ахнула сонная жаба.
Изумрудный в звёздочках мох…
На полянке – с лукошком баба.
Проглядела, не видит, прошла:
Россыпь рыжиков дремлет под ёлкой
Под стволом паутинная мгла
И шатёр островерхий и колкий.

Стебельки пронизали весь мох.
Средь малиновых капель гвоздики,
В светлых листьях, как сизый горох,
Чуть колышутся гроздья черники.

Не вставай, не сгибайся… Лежи:
За охапкой притянешь охапку…
Возле вала, у старой межи,
Наберёшь ты полную шапку.

И на дачу лениво придёшь.
Молоко на коленях в тарелке.
Льются ягоды… Лёгкая дрожь.
Пересыплешь их сахаром мелким.

Холодок на зубах и в душе,
Сладкий запах лесного затишья.
За калиткой, в густом камыше,
Шелестящая жалоба мышья.

Ложка в сонной ладони замрёт.
За стволами – крестьянские срубы…
И бесцельно на ласточкин лёт
Улыбаются синие губы.

Перед цветочной лавкой на доске
Из луковицы бурой и тугой
Вознёсся гиацинт:
Лиловая душа,
Кадящая дурманным ароматом…
Господь весной ей повелел цвести,
Вздыматься хрупко-матовым барашком.

Смотри:
Над гиацинтом вьётся
Пушистая пчела…
То в чащу завитков зароет тельце —
Дрожит, сбирает дань.
То вновь взлетит
И чертит круг за кругом.

Откуда ты, немая хлопотунья?
Где улей твой?
Как в лабиринт многоэтажный
Влетела ты, крылатая сестра?
Куда свой сладкий груз
Снесёшь под гул автомобилей
и трамваев?
Молчит. Хлопочет.
И вдруг взвилась – всё выше, выше —
До вывески «бандажной мастерской»…
И скрылась.

Косою сеткой бьёт крупа.
По ярмарке среди бульвара
За парой пара
Снуёт толпа.
Строй грязных клеток,
Полотнища шатров,
Собачий визг рулеток,
Нуга – будильник – и пузыри шаров.

У будки прорицателя – шарманка:
Визжит, сзывает, клянчит…
Худая обезьянка,
Сгорбив спинку,
Качает-нянчит,
Зажавши книзу головой,
Морскую свинку.
Так нуден сиплый вой!
Качает-греет…
Гладит лапкой
Чужого ей зверька,
А он, раздув бока,
Повис мохнатой тряпкой,
Тупой и сонный.
И опять
Она к нему влюблённо
Склоняется, как мать.
Качает, нежит…
Застыл маляр худой
С кистями за плечами,
И угольщик седой, —
Глаза переливаются лучами…
Склонился лавочник к жене,
И даже бравые солдаты —
Взвод краснощёкой деревенщины —
Притихли в стороне.
Шарманка ржёт…
Вздыхают женщины:
Кто лучше их поймёт?

Там, за последней виллой,
Вдоль глинистого рва
Светло-зелёной силой
Вздымается трава…

Весенним изумрудом
Омолодила пни,
Упавший ствол верблюдом
Раскинулся в тени.

Кольцо берёзок кротких
Под облаком седым
Роняет с веток чётких
Зеленокудрый дым.
Мальчишка влез на липку —
Качается, свистя…
Спасибо за улыбку,
Французское дитя!

«Слезай-ка, брось свой мячик,
Мой фокс совсем не злой, —
Быстрее всех собачек
Помчится он стрелой…»

И вот они уж вместе —
И зверь, и мальчик-гном.
Жестянка мокрой жести
Сверкнула под кустом.

Ну что ж, здесь были люди,
А людям надо есть.
В зелёном этом чуде
Пускай цветёт и жесть…

Вверху клубки амелы
Как шапки сизых гнёзд,
Под бузиной замшелой
Хлопочет чёрный дрозд.

С дороги у изгиба
Моторный рявкнул бас…
Спасибо, лес, спасибо
За этот добрый час.

В колодец гулко шлёпнулась бадья,
Склонилась баба, лихо вздёрнув пятку;
Над дубом стынет лунная ладья,
Тускнея радужно сквозь облачную
грядку.
Туманным пологом окутаны поля,
Блеснул костёр косым огнём у рощи.
За срубом зашипела конопля,
Нет в мире песни ласковей и проще…
Лень-матушка, а не пора ль соснуть?
Солома хрустнет под тугой холстиной,
В оконце хлынет сонный Млечный Путь.
У изголовья – чай с лесной
малиной…
Но не уйти: с лугов – медвяный дух,
И ленты ивы над крыльцом нависли.
И там, в избе, – стокрылый рокот мух,
И духота, и городские мысли…
Нахмуренный, в рубахе пузырём,
Прошёл кузнец, как домовой, лохматый,
И из больницы, в ботах, с фонарём,
Старушка докторша бредёт тропой
покатой.
Я гостье рад. В пустыне средь села
Так крепким дорожишь рукопожатьем…
Ты, горечь старая, тяжёлая смола,
Каким тебя заговорить заклятьем?

В переулок – к бурлящей Сене,
Где вода, клокоча, омывает ступени,
Заливая берег пологий, —
Всё приходят люди в тревоге:
Рабочий хмурый,
Конторщик понурый,
Озябший старик с ребёнком,
Девушка с рыжим котёнком…
Слушают грозный гул
Воды, встающей горбом у лапы моста.
У откоса последняя грива куста
Опрокинулась в мутный разгул…
К берегу жмётся мёртвый буксир,
Брёвна несутся в лоснящейся мгле
перевалов…
Дойдёт ли вода до подвалов?
Хлынет ли в окна мирных квартир?
Поправив пенсне, какой-то седой господин
Отметил мелом на стенке грань колыхания…
Ты, мутное лоно грядущих годин!
Мел мой в руке – но черта роковая
в тумане.

Ночь идёт. Часы над полкой
Миг за мигом гонят в вечность.
За окном бормочет ветер,
Безответственный дурак…
Хоть бы дьявол из камина
В этот час пустынный вылез, —
Чем гонять над Сеной тучи,
Головой ныряя в мрак…
Я б ему, бродяге злому,
Звонко «Демона» прочёл бы —
И зрачки б его сверкали,
Как зарницы, из-под век.
Нет – так нет. Паркет да стены,
Посреди коробки тесной,
Словно ёрш на сковородке,
Обалдевший человек…
Перед пёстрой книжной полкой
Всё качаешься и смотришь:
Чью бы тень из склепа вызвать
В этот поздний мутный час?
Гейне – Герцена – Шекспира?
Но они уж всё сказали
И ни слова, ни полслова
Не ответят мне сейчас.
Что ж в чужой тоске купаться?
И своя дошла до горла…
Лучше взять кота под мышку
И по комнате шагать.
Счастлив ты, ворчун бездумный,
Мир твой крохотный уютен:
Ночью – джунгли коридора,
Днём – пушистая кровать.
Никогда у лукоморья
Не кружись, толстяк, вкруг дуба, —
Эти сказки и баллады
До добра не доведут…
Вдруг очнёшься: глушь и холод,
Цепь на шее всё короче,
И вокруг кольцом собаки…
Чуть споткнешься – и капут.

По овсяным снопам
Возит мул допотопный каток,
Свесил голову вбок,
Подбирает колосья к зубам.
Шелестит карусель…
Напрягает все мускулы мул,
Раздувает бока,
А хозяин уселся под ель,
Трубку в зубы воткнул
И дымит в облака.
Ходит мул без конца…
И бормочет, и фыркает в нос:
«Надо в поте лица
Добывать свой насущный овёс!»
А за толстым гранитным катком
Ходят гуси гуськом
И, шипя и косясь на бревно,
Не трудясь, подбирают зерно.