Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев

Тпру-

у! Стой, любезные! Эй ты, раззява! Куда правишь? Осади назад, почтеннейший! Придержи своих одров!

Кучер встречной кареты.Каких отроф? Сам расяфа! Пошел! Форт! Тай тороку, шорт попери!

Уотсон.Что такое? Кажется, мы попали не в Россию, а в Германию?

Холмс.Опомнитесь, Уотсон! С чего бы немцу в своей собственной стране говорить на ломаном русском? Нет, мой друг, Сэм Уэллер не сбился с дороги, а уж я-то сразу узнал этого за­бавного кучера. Это Вральман! Один из незадачливых учителей знаменитого Митрофана Простакова. И мой дедуктивный метод позволяет мне сделать заключение, что в карете, на козлах кото­рой он восседает, едет никто иной, как не менее знаменитый герой комедии «Недоросль» Стародум.

Стародум (кряхтя, вылезает из кареты) . Что, чертов басурман?.. А ну, подай руку! Опять наехал на кого-то? Разу­чился править лошадьми за годы-то, что бездельничал у бездель­ников!

Вральман.Не исфоль кнефаться, мой патюшка! Шиучи с прешним коспотам, касалось мне, што я фсе с лошатками. А теперь, клятя на лошаток, тумаю, што я фсе с коспошой Простакофой: никак не укатаешь, кута пофернут!

Стародум.Ишь, на лошадок свалил! На бессловесных-то! Вожжи бы держал крепче!.. Простите, господа! Во всем вино­ват мой лодырь кучер, ужо я его...

Вральман.Патюшка, прости, рати пока! Польше не путу! Последни рас!

Сэм.«Начинаю новую жизнь», – сказал мошенник, угодив за решетку!

Уотсон.Простите вашего кучера, господин Стародум! Ведь именно благодаря его неловкости мы встретили на дороге именно вас, о котором по всей Стране Литературных Героев идет слух как о воплощении разума и здравого смысла. А мне нужно суждение как раз такого человека!

Стародум (хочет, но не может скрыть того, что польщен) . Мое? Что ж... Мое суждение ведь, сударь, старинное... Но об чем же?

Уотсон.Вам, конечно, знакома басня Крылова «Ворона и Лисица»?

Стародум.Басня? А разве сей господин Крылов про­мышляет и в этом роде? Слышно, он ходит в журналистах да ставит на театре комедии, а чтоб басни... Нет, не упомню!

Уотсон.Ах, какая жалость! Что же теперь делать? (Жалобно.) Холмс!

Холмс.Не волнуйтесь, Уотсон, я все привык предусмат­ривать и прихватил с собой том крыловских басен. Вот, не угод­но ли прочитать?

Стародум.Извольте... (Листает книгу.) Экая варварская печать! Сразу и не разберешь. Ни ятей! Ни еров! Видно, типо­графщики это спьяну набирали... (Бормочет под нос, читая, как говорится, про себя.) «Вороне где-то бог... Лисица видит сыр... Голубушка, как хороша... Спой, светик... Сыр выпал – с ним бы­ла плутовка такова». (Захлопывает книгу и отчеканивает реши­тельно.) Сие пиитическое творение, сударь, противуречит здраво­му смыслу!

Уотсон.Неужели? По правде говоря, уж этого я как раз услышать не ожидал.

Стародум.Противуречит – и всенепременно! Судите ж сами. Кто в сем мире носит титло льстеца? Кому есть выгода и нужда льстить? Токмо существу зависимому, тому, кто унижен и побежден, кто просит милости или подаяния. Не так ли?

Уотсон (поспешно). Да, разумеется! Вы правы.

Стародум.А тут? Возможно ль сказать, чтоб лисица сия была от вороны зависима либо выпрашивала у нее подаяния? Нет! И совсем напротив того: оная лисица потешается над сущеглупой птицею; она – господин положения, и сами слова ее, восхваляющие воронью красу, суть ничто иное, как слова изде­вательские.

Уотсон.Какое тонкое замечание! Вы слышите, Холмс?

Холмс.Слышу, Уотсон. И даже могу добавить, что, очень возможно, Иван Андреевич Крылов не стал бы с этим спорить. Во всяком случае, есть свидетельство современника, что он од­нажды сравнил с этой лисицей себя самого... Вы удивлены? Но так было. Видите ли, в то время жил один весьма скверный сти­хотворец, граф Хвостов, человек богатый и недалекий. Так вот, Крылов рассказывал, посмеиваясь, что иной раз покорно слушает стихи, которые обрушивает на него жаждущий похвал граф, похваливает их, а затем одалживает у разомлевшего графа день­ги взаймы, – Крылов вечно в них нуждался...

Уотсон.Погодите! Значит, он одобряет действия своей лисицы?

Холмс.Нет. Но по крайней мере, если бы он стоял, так сказать, на стороне вороны, это сравнение вряд ли пришло бы ему в голову.

Стародум.Всеконечно бы не пришло! А коли в начале своей басни сочинитель объявляет Лисицыны деяния гнусными и вредными, после же смеется более над вороною, нежели над ли­сицею, что из сего заключить можно? Токмо то, что ему не уда­лось свести концы с концами и, стало, согласить мораль свою с самой рассказанною историей. Более! Мы видим воочию, что ворона наказана справедливо и по заслугам ее; лисица ж сумела весьма затейливо ее проучить...

Уотсон (он в восхищении). А, Холмс? Каково? Правда, не стану скрывать: я, разумеется, не сумел бы быть таким логич­ным, но ведь в сущности я был прав! Расследование тут попросту ни к чему. Для него, повторяю, нет сколько-нибудь серьезного повода!

Стародум.И откуда ж было бы ему взяться? Вся беда сочинителя сей басни, что он в ней более пиит, нежели философ. А басенный род еще древние относили токмо к области филосо­фии – отнюдь не поэзии.

Холмс (словно про себя и для себя, но, кажется, не прочь, чтобы его услышали и другие). Как говорит Лессинг...

Стародум.Вы что-то изволили присовокупить, сударь?

Холмс.Нет, пустяки. Я всего лишь заметил, что точно ту же мысль доводилось высказывать великому немецкому филосо­фу и драматургу восемнадцатого века Готхольду Эфраиму Лессингу.

Стародум.Не имею чести быть в знакомстве с господи­ном Лессингом, но коли он так полагает, сей немец бессомненно заслуживает одобрения. Не то что мой Вральман... Ну, что уставился? Полезай на козлы, тетеря! Да гляди, в канаву меня не опрокинь!

Вральман.Не песпокойся, патюшка! Полошись на ферного слуку своефо! Калоушки сфоей не пошалею, а тепя не вытам!

Сэм.Правильно, коллега! «Я люблю хозяина бескорыст­но», – сказал слуга, когда ему за нерадивость уменьшили жало­ванье!..

Шерлок Холмс, Уотсон, Сэм едут дальше одни.

Уотсон (очень довольный собой и своей, как ему кажет­ся, победой). Полагаю, Холмс, моя миссия увенчалась успехом? Вы посрамлены, мой друг!

Холмс (удивился совершенно искренне). Я?!

Уотсон.А кто же еще? Не притворяйтесь, пожалуйста, не притворяйтесь! Не вы ли сейчас признали, что приговор этой басне, автор которой не сумел следовать даже самой простой ло­гике, и, стало быть, вам, ее защитнику, вынес сам великий Лессинг?