Станислав Рассадин - Новые приключения в Стране Литературных Героев

Гена.Это вы о чем?

Профессор.Нет, если я тебе все сразу выложу, что ж это будет за загадка? Давай-ка лучше не станем тратить слов, а отправимся, как обычно, на место действия...

Отправились. И мы слышим голос пожилого мужчины, судя по властным интонациям, барина, а по старомосковскому произношению, естественно, барина московского. В общем, ничего удивительного, если Гена скоро заподозрит в нем са­мого Павла Афанасьевича Фамусова, – мы пока даже так и станем его называть, хотя все-таки обезопасимся от путани­цы кавычками.

«Фамусов».Эй, вы, кто там?.. А, Ванька! Ты здесь нако­нец, бестия? Целое утро тебя давеча искали, и говорят, ночью был бог знает где... Поди-ка сюда!

Слуга.Власть ваша, барин, а я только и сидел в перед­ней!

«Фамусов».То-то я вижу, ты с обновкой: локоть разод­ран. Достань-ка календарь. Пиши на записном листе: отнести назад картины этому шельме итальянцу; сказать ему, что он плут, вор; я кому ни показывал картины, все говорят – мерзость, а он с меня сдул вексель в двенадцать тысяч... Уж эти мне ино­земцы! Этот мне Кузнецкий мост!

Гена (Архипу Архиповичу, тихо). Честное слово, если бы он не прозой говорил, а стихами, я бы подумал, что это Фамусов.

Профессор.Что ж, ты был бы не очень далек от истины.

Гена.Как? Значит, это он самый и есть?

Профессор.Во всяком случае... Но – тсс! Не надо, что­бы он нас слышал!

«Фамусов».Ну, написал?.. Пиши еще!.. Да отправить старосту из жениной деревни; наказать ему крепко-накрепко, чтоб Фомка-плотник не отлынивал от оброку и внес бы двадцать пять рублей до копейки. Какое мне дело, что у него сын в рекру­ты отдан, – то рекрут для царя, а оброк для господина: так чтоб двадцать пять рублей были наготове. Он, видно, шутит двадцатью пятью рублями; прошу покорно, да где их сыщешь? Кто мне их подарит? На улице, что ли, валяются? Двадцать пять рублей очень делают счет в нынешнее время, очень, очень... Говорят, все подешевеет, а между тем все вздорожало; так чтоб Фомка внес двадцать пять рублей, слышишь ли, сполна двадцать пять руб­лей...

Слуга.Слушаю-с.

«Фамусов».То-то... А теперь говори, кто без меня был?

Слуга.Анна Васильевна Растабарова присылала напом­нить вашему превосходительству о том, о чем она вас просила.

«Фамусов».Хорошо, хорошо. Скажи, что хорошо.

Слуга.Еще княгиня Дарья Савишна присылала спросить, изволили ли постараться об ее деле.

«Фамусов».Вели ей передать, что все будет исполнено...

Гена (тихо). Архип Архипыч, ну, точно он, Фамусов! И со слугой так же разговаривает. И вообще похоже... Княгиня Дарья Савишна... Княгиня Марья Алексевна... (Его вдруг осенило.) Слушайте, а может, это просто черновик «Горя от ума»? Первый набросок? Ну, как у Чехова с «Толстым и тонким» было... Мо­жет, Грибоедов все сперва прозой записал, а уж потом в стихи переложил?

Но не успел затаившийся Архип Архипович (кстати, мы не должны удивляться, что «Фамусов» не видит ни его, ни Гену, – уж таковы фантастические возможности машины, с помощью которой они путешествуют) – словом, не успел он ответить Гене или хотя бы сказать: «Тсс!», как появляется новый персонаж. Звучит его голос, до невозможности угод­ливый, отчего и этого пришельца мы будем называть «Молчалиным» – в кавычках, конечно.

«Молчалин».Прошу прощения, ваше превосходитель­ство, я без докладу-с.

«Фамусов» (покровительственно). А, это ты, братец? Входи, входи, тебе можно. Ну? Исполнил ли ты то дело, которое я поручил тебе?

«Молчалин».В точности, как изволили приказать.

«Фамусов».А! Молодец! (Нравоучительно.) Ибо что со­ставляет добродетель чиновника, как не умеренность и аккурат­ность?

«Молчалин».Я с вами согласен, ваше превосходитель­ство.

«Фамусов».Да! Аккуратность и исполнительность!

«Молчалин».Нельзя с вами не согласиться.

«Фамусов».То-то. Ты только и впредь будь исполните­лен и аккуратен, а я тебя не оставлю.

«Молчалин».Благодарю, ваше превосходительство. Но осмелюсь заметить: в чем же моя заслуга-с? Я только придержи­вался вашего суждения. Ваши слова всегда могут служить на­ставлениями, и разве я посмел бы...

Гена (не дослушав его, взволнованным шепотом). Ну? А вы еще: не торопись, Геночка! Тоже загадку загадали! Все же ясней ясного? Или это, по-вашему, не Молчалин? Ну, то есть, может, еще не совсем он, не законченный, но понятно же, что в этом подхалиме Грибоедов уже Молчалина изображать начал... Вот это да! Прямо только Чацкого здесь не хватает!

Нетрудно догадаться, что именно в эту минуту (так уж рас­считал хитроумный Архип Архипович) должен появиться и «Чацкий». Тоже, разумеется, в кавычках, и, скажем напе­ред (если только так можно сказать), в очень больших ка­вычках.

«Чацкий».Позвольте, где я? Среди кого? В тот ли дом привела меня судьба моя?

«Фамусов».А уж это, мой батюшка, по тому смотря, в какой дом ты попасть намеревался.

«Чацкий».Ах, боже мой! Не вы ли старый друг покойно­го отца моего? И не под этим ли благодатным кровом обитает та, которой суждено стать подругой сердца моего и о кото­рой я не переставал мечтать на всем долгом пути моих стран­ствий?

«Фамусов».Что такое, батюшка? Переведи пожалуй слова свои на простонародный язык. Ты, я вижу, человек уче­ный, говоришь все фигурно, а я простой человек, люблю, чтоб все было ясно.

«Чацкий».Но что ж не ясно вам в словах моих?

«Фамусов».Ничего, батюшка. Ни первое: кто ты таков и откуда будешь? Ни второе: зачем к нам пожаловал? Ни третье: чем заниматься изволишь? Служишь или без дела болтаешься?

Гена (все так же тихо) . Эх, вот так и кажется, сейчас возьмет да и ответит: «Служить бы рад гприслуживаться тошно!»

«Чацкий» (в самом деле отвечая не буквально это, но нечто похожее и по смыслу и по настроению). Ах, вы, сударь, спрашиваете: кто я, каков и какие мои виды вдаль? Вот они: жизнь свободная, усмешка музы – вот все мои желанья. Ни чи­ны, ни богатства для меня не приманчивы. Что они в сравнении с поэзиею? С искусствами?

Гена (опять не вытерпев) . И здесь точь-в-точь! Как у Чацкого! Сейчас... Ага, вот:

Эх, забыл!

Профессор (подхватывая).