Сергей Богданчиков - Происхождение марксистской психологии

Хотя в статье Выготского «Психологическая наука» [13], как и во многих последующих работах «юбилейного жанра», конкретно о дискуссии речь не идет, тем не менее в ней можно найти оценку первых работ, в которых Корнилов выдвинул свои марксистские идеи и выступил с критикой взглядов Челпанова. Оценивая путь, пройденный советской психологией за десять лет (1917-1927), Выготский писал: «В 1923 г. на Всероссийском съезде по психоневрологии К. Корнилов сделал доклад «Современная психология и марксизм», в котором указал на необходимость применить метод диалектического материализма к психологии … На II Всероссийском съезде по психоневрологии в 1924 г. в Ленинграде были К. Корниловым формулированы основные принципы марксистской психологии, на основе которых началась теоретическая и экспериментальная разработка отдельных психологических проблем. Этим был сделан решительный, исторический поворот в развитии психологии. Психология осознала себя как марксистскую дисциплину. Она сознательно вошла в «железный инвентарь материалистической идеологии», сознательно стала на службу революции. Вместе с тем она вступила на единственный путь, который обеспечивает осуществление психологии как науки» [13, с. 38].

В словах Л.С. Выготского мы видим в целом высокую оценку основной идеи Корнилова – о возможности и необходимости построения марксистской психологии. Вместе с тем, говоря о том, что Корнилов «защищал» свои новаторские идеи, Выготский не указывает конкретно, против кого и насколько успешно боролся Корнилов. Спорность, дискуссионность при превращении психологии в марксистскую дисциплину подразумевается и принимается как должное, но не уточняется и не анализируется. Сама идея Корнилова дается в предельно общем виде, и у Выготского мы не находим какой-либо критики этой идеи по существу и в деталях. Любопытно, что Выготский не указывает автора слов, поставленных им в кавычки. Скорее всего выражение «железный инвентарь материалистической идеологии» взято из статьи Н.И. Бухарина, который в 1923 г. отмечал: «Исходные методологические пути и результаты исследований проф. Павлова есть орудие из железного инвентаря материалистической идеологии» [12, с. 225].

Тот же, что и у Л.С. Выготского, подход в оценке взглядов Корнилова мы находим и у А.М. Деборина [17], который подчеркивал во взглядах К.Н. Корнилова лишь позитивное и не высказывал каких-либо критических замечаний. В 1927 г. А.М. Деборин писал: «Марксистская психология стремится преодолеть с точки зрения диалектического материализма односторонности как субъективной, так и объективной психологии и дать их синтез» [17, с. 370].

Оценки Выготского и Деборина показательны как выражение официальной точки зрения на теорию Корнилова и соответственно на взгляды его противника – Челпанова. Подчеркнем, что такая точка зрения оставалась неизменной вплоть до начала 30-х годов.

Все последующие исторические работы, в которых так или иначе затрагивается вопрос о марксизме в психологии вообще или только у Корнилова и Челпанова, обязательно исходили из оценок, сформулированных в партийной резолюции 1931 г. «Итоги реактологической дискуссии» [29]. Обойти вниманием «Итоги…» историкам было никак нельзя. Во-первых, это был прежде всего партийный документ, что в сочетании с безымянностью авторов исключало возможность принципиальной ответной критики. Весьма показательно в этом плане, что К.Н. Корнилов в ходе реактологической дискуссии отвечал на критику [33], содержащуюся не в этой резолюции, а в статье одного из ее авторов – А.А. Таланкина [71]. Во-вторых, именно после партийной резолюции марксистская психология (реактология) Корнилова прекратила свое существование.

Главный смысл «Итогов» – этого одиозного, мало– научного, а местами просто безграмотно написанного «произведения», удивительным образом сочетающего в себе жанры критической научной работы, «разносной» газетной статьи и «принципиальной» резолюции партийного собрания, – состоял в том, что Корнилову отказывалось в марксизме. Теория Корнилова (уже не «марксистская психология», как ранее, а опять «реактология» или «реактологическая психология») – это «прикрытая марксистскими фразами грубая механистическая теория, перерастающая в меньшевиствующий идеализм, переплетающаяся с ним и выливающаяся в различные формы правого оппортунизма на практике» [29, с. 2].

Авторы резолюции находят всего лишь несколько слов для того, чтобы охарактеризовать все то положительное и правильное, что было сделано К.Н. Корниловым в первой половине 20-х годов. При определении исторических заслуг Корнилова появляется фамилия Г.И. Челпанова: «Исторически реактология сослужила прогрессивную роль в борьбе с реакционно-идеалистической психологией Лопатина, Челпанова и т.п.» [29, с. 34]. Впрочем, связь взглядов Корнилова и Челпанова отмечается в резолюции не только по контрасту, но и по сходству: «Реактология Корнилова выросла на почве эмпирической психологии Челпанова» [29, с. 34]. Последняя характеризуется в резолюции как один из «остатков буржуазно– идеалистических теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству», в связи с чем ставится задача окончательно разгромить и уничтожить эти «остатки» [29, с. 2]. Так что с Корниловым авторам резолюции все ясно, а с Челпановым и «челпановщиной» [29, с. 2] – тем более.

При всех каких только возможно в то время «смертных грехах» (механицизм, оппортунизм, меньшевиствующий идеализм и т.д.) реактология К.Н. Корнилова все же сыграла прогрессивную, т.е. разрушительную роль в борьбе с идеалистической психологией Г.И. Челпанова, – пожалуй, это все, что мы можем найти в резолюции о борьбе Корнилова против Челпанова. Обращает на себя внимание, что у авторов резолюции Челпанов в этой борьбе изначально и имманентно играет негативную, реакционную роль, а Корнилов соответственно – роль прогрессивную. Из такой картины борьбы невольно напрашивается вывод, что, несмотря на все свои недостатки, в 20-е годы Корнилов был лучшим, что мог из себя представлять материализм и марксизм в психологии в борьбе против идеализма Челпанова.

Из чего же исходили и в какой степени были правы авторы резолюции, давая столь суровые оценки взглядам Корнилова? В общем мы можем сейчас сказать, что эти оценки были следствием механического переноса в психологию оценок, стиля, языка и формулировок из сферы политических, философских, рефлексологических и прочих дискуссий конца 20-х – начала 30-х годов. Резкость оценок резолюции может быть объяснена, что немаловажно, и тем, что к тому времени (к июню 1931 г.) Корнилов уже не был директором Института психологии. Не случайно в резолюции он характеризуется как «бывшее психологическое руководство» [29, с. 3]. В связи с этим стоит привести выдержку из более раннего документа – из газеты «Известия» от 20 ноября 1930 г., где говорится: