Лев Любимов - Великая живопись Нидерландов

И сейчас каждый побывавший в Голландии мог бы засвидетельствовать то же самое, настолько мало изменился облик этой страны.

Но голландские мастера XVII века именно потому умели так замечательно передавать все увиденное, что живопись являлась для них средством преображения, поэтизации видимого мира. Поэтизация обыденности — вот что, вероятно, составляет главную и в каком-то смысле неповторимую особенность их искусства.

При этом, довольные собой, как и вся нация, они изображали действительность, то есть, по существу, самих себя в окружающем их мире, без ненужных прикрас, но и без подчеркивания изъянов и язв. Ведь не найти в голландской живописи XVII века картины, хоть отдаленно напоминающей брейгелевских «Слепых» или «Пляску под виселицей». В самом деле, кто бы в бюргерской Голландии стал заказывать такие произведения?

Пора, однако, сделать оговорку решительно ко всему вышесказанному: оно или вовсе не относится, или относится лишь частично к художнику, о котором речь впереди, художнику, гений которого столь могуществен, столь исключителен, что к нему не подходят никакие обычные мерки, и чье творчество увенчивает всю голландскую живопись, но питается вдохновением, свойственным только ему. Это — Рембрандт.

В голландской живописи мы наблюдаем еще одно своеобразное явление, нигде не получившее подобного распространения, — специализацию по жанрам.

Голландский адмирал и голландский рыбак любили море, офицеры, стрелки с гордостью вспоминали боевые потехи, голландские врачи считались замечательными диагностиками и были высокого мнения о своем искусстве, бюргеры любили свои жилища, их внутреннее убранство, свой «интерьер», фермеры любили деревенскую жизнь, крестьянский быт и хвалились своим скотом. Все они, вместе взятые, любили родную природу и зимой и летом, в лунную ночь и в редкий солнечный день, как любили они и хорошо поесть и выпить, а значит, радовались морскому запаху устриц, розовой симфонии сочного окорока, янтарному блеску вина в граненом бокале.

Все это надлежало запечатлеть в живописи, и потому у большинства художников, которых по формату их картин, да и по диапазону их творчества называют «маленькими голландцами», выработалась своя специальность, часто узкая, но почти всегда доведенная до совершенства.

Фламандская живопись XVII века освободилась от засорявших ее влияний, нашла свое раскрепощение в стиле барокко, современная ей голландская живопись — в чисто национальном и жизнерадостном реализме.

Как мы видели, этот реализм был утвержден Франсом Гальсом, и мы не случайно вспомнили при этом о Леонардо да Винчи. Ни по масштабу, ни по характеру творчества эти два художника, конечно, несравнимы. Но, подобно тому как Леонардо знаменует начало и в то же время полное утверждение искусства Высокого Возрождения в Италии, которое в титаническом гении Микеланджело познает новый невиданный взлет, Гальс — это начало и утверждение великого голландского реализма, которому суждено было окрылить для подлинно космического полета над Вселенной всеобъемлющий гений Рембрандта.

Примечательна последующая судьба живописных откровений Франса Гальса. Прославленный ныне его «свободный мазок», пренебрежение деталями, тщательно выписываемыми другими голландскими мастерами, общая вольная, размашистая манера художника, которую просвещенный современник называл, как мы видели, «необычной», скорей всего, именно в силу этой необычности не оставили заметных следов в голландской живописи.

Целых два века по этой же, вероятно, причине любители живописи не причисляли Гальса к звездам первой величины. Этот великий реалист был вновь «открыт» лишь импрессионистами, и с тех пор картины его считаются ценнейшим украшением музеев и частных собраний. Зато сразу же утвердилось в голландской живописи как раз самое значительное, чего ему удалось достигнуть в этой своей «необычной» манере.

Именно из Гарлема, славного своими свободолюбивыми традициями и интеллектуальной культурой, точнее, из гарлемской мастерской великого мастера засияло на всю голландскую живопись периода становления национального реализма (то есть приблизительно до 1635 года) все то, в чем она нуждалась.

Гальс, беспутный кутила, которого ученики часто провожали под руки после попойки, был, по-видимому, замечательным педагогом Независимо от воздействия самих его картин все лучшее в голландской живописи этого периода навеяно им непосредственно или через его учеников.

Гальс принес голландской живописи свободу, ту самую, которая, по слову нидерландского поэта предыдущего века, «дарит зрение слепой кисти живописцев». Он утвердил в живописи единство: единство внутреннего содержания, сюжета, настроения, мотива, единство композиции и единство тона — и это во всех жанрах, даже в пейзаже, хоть сам он и не был пейзажистом.

Чтобы не загромождать изложения, мы и в предыдущих главах упоминали далеко не всех замечательных художников каждой эпохи. Очень возможно, что отбор наш имен и картин был не всегда наилучшим. Но еще труднее избежать в этом смысле погрешностей, когда речь идет о голландской школе XVII века, подлинном улее, где каждая пчела выполняла ей предназначенную, нужную для общего дела работу! Ведь имен придется пропускать еще больше…

Итак — жанровая, то есть бытовая, живопись, изображающая человека в обыденной обстановке, за обыденными занятиями. На картинах первых робких голландских жанристов не чувствовалось связи между человеческими фигурами и обстановкой, а сами эти фигуры часто походили на манекенов, причем наивно повествовательный, часто нравоучительный момент явно преобладал в таких работах над живописным. Но в своих групповых портретах Франс Гальс как бы окунул фигуры в подобающую им среду, неразрывно объединяя их с окружающим миром. И вот, например, рано умерший талантливейший живописец Дейстер, наглядевшись на эти картины, вдунул в собственные подлинную жизнь. Это представитель буржуазного жанра, еще точнее, ибо в каждом имеются подразделения, — преимущественно жанра офицерского. Караульни, офицеры, играющие в кости, офицеры, дерущиеся на шпагах… В красках, в рисунке — какая-то новая взволнованность. Все сосредоточено на главном действии, в котором раскрываются характеры персонажей, часто предельно выразительных, в громадных широкополых шляпах, дышащих задорной отвагой, как и подобает подлинным представителям гордого поколения победителей.