Борис Мандель - Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1957-1980

Потом я узнал, что рассуждение мое было ошибочным. Не из-за денег он пришел.

По другому делу он пришел…

Чтобы освободиться от службы в армии во время Первой мировой войны, Агнон на протяжении нескольких недель до прохождения призывной комиссии в 1916 году очень много курил, принимал таблетки и мало спал, в результате чего вместо армии попал в госпиталь с серьезным расстройством почек.

В 1919 году он женился на Эсфири Маркс, родившей ему дочь и сына.

Из-за войны и ее последствий Агнон возвратился в Иерусалим только в 1924 году (к этому времени Палестина стала подмандатной территорией Великобритании).

С 1924 года «Агнон» становится официальной фамилией писателя. Как и все его последующие произведения, «Покинутые жены» были написаны на иврите. В этой книге налицо характерные особенности творчества Агнона: использование фольклора и фантазии, религиозные мотивы. Творчество Агнона, своими корнями уходящее в иудейскую сельскую культуру, представляет собой разрыв с космополитизмом еврейских писателей, таких, как Шолом Алейхем. Ранние произведения Агнона по большей части нам неизвестны. Те немногие, которые были переизданы впоследствии, подверглись им коренной переработке…

В 1927 году он поселился в районе Иерусалима, называемом Тальпийот. Во время арабского мятежа в 1929 году его дом был разграблен, и он построил себе новый, в котором и прожил до конца жизни.

Первое собрание сочинений Агнона (1931) включало книгу «Дочь на выданье» («Свадебный балдахин», («Hachnasat Kalah»), народное сказание, в котором фантастический, проникнутый глубоко оптимистичной народной верой мир наивного праведника одерживает победу над реальной действительностью с ее лишениями и невзгодами. В этом двухтомном плутовском романе описываются приключения бедного хасида, который странствует по Восточной Европе в поисках мужей и приданого для трех своих дочерей. Юмор и ирония в «Свадебном балдахине» сочетаются с состраданием, что типично для творчества Агнона в целом.

Сборник рассказов Агнона на английском языке

Впечатление от Агнона как писателя, пишущего в традициях религиозной литературы, было усилено сборником рассказов «В мире и покое» (1935). Читающая публика была поражена рассказами, в которых царит атмосфера тягостного кошмара. Эти короткие произведения в полной мере выразили в художественной форме смятение автора, стоящего на рубеже нового и старого мира.

В 1930 году Агнон вновь возвращается в Европу, где в это время Шокен издает в Берлине его «Полное собрание рассказов» («Kol Sippurav», 1931).

На берегу моря сидели три старика и грелись на солнышке. Их иссохшие кости дремали в белых одеждах, и тело наслаждалось покоем. Солнечные лучи сияли на их приоткрытых губах, как золотые ключи. Довольны были они и нежились, и наслаждались в молчании. Все трое взошли на Землю Израиля из стран рассеяния. Во все дни свои трудились в торговом деле, но память о святости Земли Израиля не покидала их сердца, и когда состарились, оставили мнимые сокровища, собрались с силами и взошли на Землю Израиля. И уже сподобились помолиться у Западной Стены и распластаться на могилах праведников, и удостоились совершить благодеяния и раздать пожертвования, и жаждали теперь хоть какого-нибудь озарения от святости места сего. И коль скоро устали от зноя, и коль скоро моря омывают Землю Израилеву, спустились в Яффу омыться в море.

В Яффе они остановились на постоялом дворе, тесном от евреев, и там молились вместе со всеми, и занимались святым учением, и пели гимны, и возносили благодарения перед Пресвятым Благословенным. А когда склонялся день к вечеру и истощался жар светила небесного, отправлялись на берег моря, иногда чтоб омыться в нем, а иногда чтобы усладить глаза игрою его цветов. Сидели себе на соломенных циновках, любопытство их друг к другу было уже исчерпано, и добрая улыбка отдыхала на устах их, как у человека, который радуется ближнему своему без всяких слов: хотя я и молчу и ни о чем не говорю с тобою, дорог ты мне и приятно мне соседство твое. И море тоже побуждало любить ближнего, потому что посылало на сушу мелкие волны и забавлялось с нею, и источало ароматы, услаждающие душу и побуждающие ее к деликатности.

Пришел служка с постоялого двора и поставил перед ними самовар и стаканы, и сахар, и печенье. Налили они себе чай, откололи по кусочку сахара, благословили и пили. Ленивое изнеможение их от чая истаяло. А коль скоро ушла леность, пробудилась говорливость.

Заговорил один из них и сказал: «Нет такого солнца, как на Земле Израиля, уже оно вернулось в дом свой, а все еще согревает тело и окутывает члены, словно платье». И невольно зачерпнул своей старческой рукой песок, вздохнул и сказал: «Земля Израиля», как человек, который называет нечто по имени, а сам сомневается, верно ли назвал, – хоть и сказал «Земля Израиля», заметно было, что сомневается он, в самом ли деле Земля Израиля это.

Сказал ему второй: «Успокойся, старик, Яффа – это не Земля Израиля. Откуда следует, что Яффа – не Земля Израиля? Из книги пророка Йоны. Хотел Йона убежать от Господа и куда сбежал? Сошел в Яффу». Знал этот старец, что не только о Яффе говорил его товарищ, но, желая уменьшить горечь ближнего, сказал так. И снова сказал первый старец: «Ты говоришь, что Яффа – не Земля Израиля, а сама-то Земля Израиля – разве Земля Израиля?». Глянули на него двое других с изумлением и сказали: даже если неразумный такое скажет, дурно это и требует осуждения.

Как человек, у которого накипело на сердце, а стал говорить и увидел, что не все просто оказывается, так и тот старец: мелочь раздражила его, и уж вся Земля Израиля ему не мила. И когда заговорил опять, так сказал: «Боже сохрани, если я сомневаюсь в святости этой Земли, а только о том я говорю, что открывшаяся нам Земля Израиля далека от того величия, о котором толкует Писание и ведут разговор наши благословенной памяти Мудрецы. Взять хоть благословение коэнов. Да не оставит Господь милостью коэнов Земли Израиля, которые возносят руки свои каждый день, как постановили наши Мудрецы, и ежедневно исполняют три положенных заповеди. Слава Создателю, что с тех пор, как взошел я на Землю Израиля, всякий день мог молиться с общиною, и при виде коэнов, выходящих для благословения, радость святого дня снисходит на мое бренное тело. Но когда я слышу, как бросают они свои слова, словно скаредные, которые бросают грош нищему по обязанно сти, тотчас встают в моей памяти дома молитвы и учения в стране рассеяния в дни праздников, когда коэны стоят на возвышении и растягивают в сладостном напеве слова благословения, чтобы благословить Израиль по любви. Сколько дивных напевов есть у нас там! Сколько праздников, столько и напевов; бодрый напев в Шавуот и печальный в великие праздники, и много еще мелодий святых и возвышенных исторгается из души коэнов в их служении и левитов в их песнопении, и всего Израиля в его красе. И если скажете, нет Учения, подобного Учению на Земле Израиля, я вам отвечу, что даже изучение Каббалы в этом месте – не тем путем идет, какой проложили наши учители. Возводят здесь дома учения, а изучают сокровенное, словно учат про быка, боднувшего корову. Только буду ли множить слова, друзья мои, и горе мне, если скажу, что ушла святость (не приведи Господи!) из Земли Израиля и Шехина с сумой Ее нашла приют в странах рассеяния. Шехинта биглота – Святыня в изгнании. А сама Земля Израиля – чему уподоблю ее? Ковчегу, из которого вынесли свитки и поставили в нем горящую свечу. Теплится огонек в Ковчеге, а Тора – где ж она?».