Николай Плавильщиков - Занимательная энтимология

Следя за куколками капустницы, легко заметить, что летние и осенние куколки разные.

У летних куколок тело стройнее, хотя и более угловатое. На спинной стороне у них видны зубцы или шипы, почти всегда очень большие, иной раз даже загнутые. У осенних куколок тело не такое стройное, менее угловатое и без шипов.

На форме куколок сказывается температура: в середине лета гораздо теплее, чем в конце его.

Найдите в середине лета гусениц капустницы. Поставьте садок с ними куда-нибудь в прохладное место. Когда подойдет время окукливания, перенесите садок в еще более прохладное место (8-12 градусов тепла). Пусть гусеницы там окуклятся. Помните, что при недостатке тепла развитие гусениц несколько замедлится.

Посмотрите на полученных куколок. Они «осенние», без шипов.

Крапивница встречается всюду, была бы крапива. Ее гусеница окукливается тут же, на крапиве. Она не прикрепляет себя пояском, как гусеницы капустницы, боярышницы, махаона. Прицепившись концом брюшка к маленькой шелковой подушечке, куколка крапивницы висит вниз половой.

Она угловатая, эта куколка, а бурая окраска ее — с золотистыми или бронзовыми отблесками. Присмотритесь к куколкам крапивницы, висящим среди объеденных листьев крапивы. Одни из них посветлее и позолотистее, другие — потемнее и менее блестящие. Первые висят на ярком свету, вторые — в гуще листьев, в тени. Снова перед нами результаты воздействия света.

Сказываются освещение и цвет фона и на окраске куколок боярышницы, дневного павлиньего глаза, адмирала. И всюду эта окраска связана с окружающими условиями, и всегда она так или иначе способствует защите куколки.

Первая запомнившаяся встреча — в далеком детстве. Конечно, я видел их до того. Чего только не увидишь летом на садовой дорожке, на поляне за калиткой, даже на огромном заросшем травой дворе старой Москвы! Но те встречи не удержались в памяти.

Большая луговина между садовой решеткой и сенными сараями. По этой луговине гуляла наша ослица — необычайно проказливое и прожорливое существо. Ее ни на минуту нельзя было оставить без присмотра: обязательно набедокурит. И когда ее выпускали по нашей просьбе погулять на луговину, то мы, дети, должны были сторожить ее. Мы и сторожили, вернее, охраняли все — кроме травы, — до чего могли дотянуться ее мягкие губы. Веревка, повешенное для просушки купальное полотенце, забытая на садовой решетке тряпка, корзинка для ягод, лукошко для грибов, решето — она ни от чего не отказывалась.

Из-за ослицы я по нескольку часов ходил, стоял, сидел на этой луговине, и не день, не два в неделю, а много чаще. Приглядывая за ослицей, я посматривал и по сторонам. Сорока на крыше сарая, молодая горихвостка на садовой решетке, бабочка-крапивница… Все они были интересны, и на всех них я глазел, иной раз совсем забывая об ослице. А она пользовалась случаем и проказничала.

Иногда через луговину протягивали несколько веревок: сушить белье. Луговина была широкая, веревки — длинные. Посредине их подпирали жердями с рогулькой на конце. Конечно, ослицу в такие дни на луговину не пускали.

Удивительно! Стоило только протянуть веревки, и тотчас же появлялась «она» — великолепная голубая стрекоза. Я и теперь не понимаю, откуда она бралась. В обычные дни ни здесь, ни по соседству я ее не видел. Появлялась на луговине натянутая веревка, и через каких-нибудь десять-пятнадцать минут на ней сидела стрекоза. И всегда голубая!

Ее широкое плоское брюшко выглядело на солнце каким-то особенно голубым. Распластав крылья, она сидела на веревке, иногда — на конце подпорки-рогульки. Спугнутая, взлетала, летела вдоль веревки, садилась опять…

Она выглядела такой доступной. Казалось, подойди — и возьмешь ее рукой.

Нет! С какой стороны я ни подкрадывался к ней с сачком в руках, она не подпускала. Еще бы шаг-другой, и тогда — взмах сачка… Увы! Вот этих-то последних шагов и не приходилось делать: стрекоза улетала.

Я пробовал подходить к ней и так и эдак, крался на цыпочках, чуть не подползал… Напрасно!

Под конец я, увидя натянутую веревку, бежал за сачком просто по привычке.

«Все равно не поймаю».

И все же сердце стучало: «А вдруг?..»

Конечно, я поймал ее. Правда, несколько лет спустя. А еще позже узнал ее название. Оно было таким простым, что я огорчился.

«Стрекоза плоская» — ну разве это имя для такой красавицы? Знаменитый шведский натуралист Карл Линней, давший такое название голубой стрекозе, должно быть, совсем не был ею очарован.

Тогда же я узнал, что горит голубизной только самец, у самки брюшко желтое.

Я долго рассматривал мою первую голубую стрекозу. И я понял, почему так трудно мне было к ней подкрадываться.

У голубой красавицы были огромные глаза. Выпуклые, шаровидные, они занимали не только все бока головы, но и заходили вперед, назад, на темя, на нижнюю сторону. Стрекоза видела сразу все, что делалось вокруг нее: впереди, сзади, по сторонам, сверху, снизу… Глаза выглядели мелкосетчатыми и переливали разными цветами. Прочитав, что глаза стрекозы сложные и что каждый глаз состоит из многих тысяч глазков-фасеток, я попробовал считать эти фасетки. Наставил на стрекозиный глаз лупу… Куда там! Я сбился на первой же сотне.

С такими глазами всегда заметишь врага. Особенно если он шевелится. А уж если окажешься между стрекозой и солнцем, тогда и подавно спугнешь ее. Пробежала по стрекозе тень — этого достаточно: испугалась, взлетела. Впрочем, моя тень — тень мальчишки-первоклассника — по голубой стрекозе не пробегала.

Не потому, что я старался избегать этого: я как раз и не подозревал о предательстве тени. Причина проще: веревка была натянута выше моей головы, и тень моя никак не могла упасть на стрекозу, тень оказывалась под веревкой. Я спугивал стрекозу, сам того не зная, сачком: держал его стоймя, словно флаг нес. От него падала тень, а главное — белый кисейный мешок выглядел ярким пятном. Пятно передвигалось и пугало стрекозу.

Тень! Сколько огорчений причиняла она мне в первые годы охоты за насекомыми. Позже, когда я стал опытным ловцом и наблюдателем, тень редко спугивала мою добычу: я всячески старался не ходить спиной к солнцу.

Попробуйте последить, как отзываются разные насекомые на тень. Вот сидят на цветках осы, мухи, жуки, пчелы, бабочки. Одни из них копошатся в цветке, добывая сладкий нектар или цветочную пыльцу. Другие просто сидят: отдыхают, греются на солнце. По цветку пробежала тень. Кто зашевелился, кто тотчас же взлетел, а кое-кто словно ничего не заметил.