Борис Мандель - Всемирная литература: Нобелевские лауреаты 1931-1956

В этом доме, в Оук-Парке, родился Э.Хемингуэй 362

В Париже вышли первые книги Хемингуэя – «Три рассказа и десять стихотворений» («Three Stories and Ten Poems», 1923), написанные под влиянием Андерсона, а также сборник рассказов «В наше время» («In Our Time», 1924), который через год был переиздан в США. Новеллистический цикл «В наше время» отличается простым экономным стилем, характерным для зрелого Хемингуэя. Появляется здесь и традиционный для писателя герой, который, выражаясь словами самого Хемингуэя, «в трудную минуту не подведет».

«Вешними водами» («The Torrents of Spring», 1926), наспех написанной пародией на один из романов Шервуда Андерсона, заинтересовался известный редактор М.Перкинс из процветающего издательства «Чарльз Скрибнерс».

В октябре 1926 года Хемингуэй публикует свой первый серьезный роман «И восходит солнце» («The Sun Also Rises»), который был чрезвычайно благосклонно принят и читателями, и критикой и создал Хемингуэю прочную репутацию многообещающего молодого писателя. В романе выведены американцы и англичане, жившие в Париже и в Испании. Друзья Хемингуэя узнавали многих героев этой книги, в том числе, и самого автора. По мнению К.Бейкера, пожалуй, самого авторитетного из биографов Хемингуэя, изображенное писателем послевоенное поколение «стало одним из аспектов социальной истории 20-х годов нашего века». Главные герои, представители, по меткому выражению Гертруды Стайн, «потерянного поколения», травмированы духовно (а сам рассказчик, импотент Джейк Барнс, – и физически). Смысл жизни эти люди видят лишь в боксе, рыбалке, корриде, пьянстве и любви…

Обложка первого издания романа Э.Хемингуэя «Прощай, оружие»

В 1927 году Хемингуэй влюбляется в Полину Пфейффер, на которой женится сразу после развода со своей первой женой. От второго брака у Хемингуэя было двое сыновей. После выхода в свет еще одного сборника рассказов, «Мужчины без женщин» («Men Without Women», 1927), Хемингуэй возвращается в Соединенные Штаты и, поселившись во Флориде, в Ки– Уэсте, завершает свой второй роман – «Прощай, оружие» («A Farewell to Arms»), который имел огромный успех как у критики, так и у широкого круга читателей. Многие литературоведы считают «Прощай, оружие», наряду с более поздним романом «По ком звонит колокол» («For Whom the Bell Tolls» 1940), самым лучшим произведением Хемингуэя, в котором его стиль – ясный, сжатый и – емкий – достигает своего совершенства. В 30-е годы, однако, в творчестве Хемингуэя отмечается некоторый спад. Именно в этот период писатель заболевает пресловутой «звездной болезнью», изображает из себя «настоящего мужчину» (интерес к испанской корриде, африканской охоте на хищников, вызывающее поведение), что многими воспринималось как позерство, самым пагубным образом сказавшееся на его творчестве. Вряд ли к этому сегодня стоит относиться серьезно…

Поезд промчался мимо длинного кирпичного дома с садом и четырьмя толстыми пальмами, в тени которых стояли столики. По другую сторону полотна было море. Потом пошли откосы песчаника и глины, и море мелькало лишь изредка, далеко внизу, под скалами.

– Я купила ее в Палермо, – сказала американка. – Мы там стояли только один час: это было в воскресенье утром. Торговец хотел получить плату долларами, и я отдала за нее полтора доллара. Правда, она чудесно поет?

В поезде было очень жарко, было очень жарко и в купе спального вагона. Не чувствовалось ни малейшего ветерка. Американка опустила штору, и моря совсем не стало видно, даже изредка. Сквозь стеклянную дверь купе был виден коридор и открытое окно, а за окном пыльные деревья, лоснящаяся дорога, ровные поля, виноградники и серые холмы за ними.

Из множества высоких труб валил дым – подъезжали к Марселю; поезд замедлил ход и по одному из бесчисленных путей подошел к вокзалу. В Марселе простояли двадцать пять минут, и американка купила «Дэйли мэйл» и полбутылки минеральной воды. Она прошлась по платформе, не отходя далеко от подножки вагона, потому что в Каннах, где стояли двенадцать минут, поезд тронулся без звонка, и она едва успела вскочить. Американка была глуховата – она боялась, что звонок, может быть, и давали, но она его не слышала.

Поезд вышел с марсельского вокзала, и теперь стали видны не только стрелки и фабричный дым, но, если оглянуться назад, – и город, и гавань, и горы за ней, и последние отблески солнца на воде. В сумерках поезд промчался мимо фермы, горевшей среди поля. У дороги стояли машины; постели и все домашнее имущество было вынесено в поле. Смотреть на пожар собралось много народа. Когда стемнело, поезд пришел в Авиньон. Пассажиры входили и выходили. Французы, возвращавшиеся в Париж, покупали в киоске сегодняшние французские газеты. На платформе стояли солдаты негры в коричневых мундирах. Все они были высокого роста, их лица блестели в свете электрических фонарей. Они были совсем черные, и такого высокого роста, что им не было видно, что делается в вагонах. Поезд тронулся, платформа и стоявшие на ней негры остались позади. С ними был сержант маленького роста, белый.

В спальном купе проводник откинул три койки и застелил их. Американка всю ночь не спала, потому что поезд был скорый, а она боялась быстрой езды по ночам. Ее койка была у окна. Канарейку из Палермо, в закутанной шалью клетке, вынесли в коридор рядом с уборной, подальше от сквозняка. В коридоре горел синий фонарь. Всю ночь поезд шел очень быстро, и американка не спала, ожидая крушения.

Утром, когда до Парижа оставалось совсем немного, американка вышла из умывальной, очень свежая, несмотря на бессонную ночь, очень здоровая на вид, – типичная американка средних лет. Раскутав клетку и повесив ее на солнце, она отправилась в вагон-ресторан завтракать. Когда она вернулась в купе, постели были уже убраны и превращены в сиденья, канарейка отряхивала перышки в солнечном свете, лившемся в открытое окно, и поезд подходил к Парижу.

– Она любит солнце, – сказала американка. – Сейчас запоет.

Канарейка встряхнулась и начала чистить перышки.

– Я всегда любила птиц, – сказала американка. – Я везу ее домой, моей дочке… Вот она и запела.

Канарейка чирикнула, и перья у нее на шее взъерошились, потом она опустила головку и зарылась клювом в перья. Поезд пролетел через мост и шел очень чистеньким лесом. Один за другим мелькали пригороды Парижа. В пригородах были трамваи, и на стенах, обращенных к полотну, большие рекламы: Белль Жардиньер, Дюбонне и Перно. Все, мимо чего проходил поезд, выглядело словно натощак.