Инна Шустова - Теперь я знаю...

Потом было воскресенье. Многие пришли гулять на лиман. Одна тетенька пришла с собакой на поводке. Пудель, Норкой зовут. Тетенька ее от самого Ленинграда самолетом везла!

Норка вся черная и кудрявая, как барашек. И уши висят. Она уже пожилая собака и дрессированная. Скажешь ей: «Норка, салют!» — она садится на задние лапы, а одну переднюю поднимает, будто салют отдает. Ее угощают, а она угощение не берет, если хозяйка не разрешает. Так она мне понравилась!

Хозяйка отпустила Норку побегать без поводка и села под кустом читать книжку. А один мальчишка, уже взрослый, решил Норку выкупать. Не учел, что она старая, схватил и бросил в воду. Норка тявкнула как-то странно, взвизгнула, забарахталась и начала тонуть. Мальчишкам смешно — хохочут, заливаются.

Я увидел, что она захлебывается, сам себя забыл и кинулся ее спасать. Норка тяжелая, мокрая. Вынес я ее на берег, а она не двигается, и глаза стеклянные. Я стал ее гладить и теребить, совсем испугался! Вдруг она вздохнула, посмотрела на меня и вскочила.

Прибежала хозяйка — и на меня.

— Хулиган! — кричит. — Варвар! Кто тебе разрешил собаку мучить? — И всякое другое обидное кричала.

Мальчишки разбежались, а я стою и сказать ничего не могу, потому что она не разобралась а оскорбляет. Вдруг Майка подошла.

— Вы, — смело так говорит, — зря ругаетесь. Это не Андрюша Норку в воду бросил, а другой мальчишка, он уже удрал. Андрюша как увидел, что Норка тонет, так и кинулся за ней в воду. Он спас вашу собаку, как герой. Смотрите, Норка сама понимает кто ее спас, руки Андрюше лижет!

А Норка и правда руку мне лизнула. И смотрит виновато, будто прощения просит.

Тетенька посмотрела на меня, на Майку, на Норку.

— Все вы хороши, — говорит, — герои, над животными издеваетесь! — Пристегнула поводок и увела Норку.

Мне очень было обидно. Собаку из воды вытащил, да еще и виноват! А Майка говорит:

— Андрюша, не расстраивайся. Главное, у тебя совесть чиста. Ты же сам знаешь, что не бросал Норку в воду. А что другие думают — плевать.

Она сказала, чтобы я к ней приходил в гости. Оказывается, она от нас через два дома живет. И приехала сюда с родителями, на три года, из Москвы. Она будет учиться в здешней школе, в третьем классе.

Камбала выводится из икринок, как и обычные рыбки.

Когда маленькая камбала подрастет сантиметров до двух, глаза у нее постепенно начинают перемещаться на одну сторону — верхнюю.

А нижней, плоской, стороной камбала ложится на дно, как блин, и зарывается в ил.

Утром мне очень хотелось пойти к Майке. Но я постеснялся: все-таки я с ней мало знаком. А она сама за мной зашла.

— Пойдем, — говорит, — я тебе кое-что покажу. Только это секрет!

Я дал честное слово, что не проболтаюсь.

Мы подошли к Майкиному дому. Она сделала таинственное лицо и проверила, нет ли кого за углом. Никого! Только черная ворона сидит на дереве и важно кричит: «Карр, карр!..»

Майка сказала вороне «кыш». Ворона посмотрела на нее сначала одним глазом, потом другим и немножко отлетела: села на куст. А Майка полезла по лестнице, приставленной к чердачному окну, и мне рукой сделала знак, чтобы я лез за ней.

Лезть оказалось противно, потому что лестница очень шатучая. Майке что, она даже руками не держится. А у меня, пока я лез, коленки дрожали. Хорошо, что ей сверху не видно было, как я боюсь.

Влезли мы в чердачное окно.

На чердаке темно. Сеном пахнет.

Майка велела не топать и идти за ней. А сама куда-то делась.

Я сразу стукнулся головой о чердачную перекладину.

Вдруг что-то зажужжало. Я поежился: мало ли что у нее на чердаке запрятано! Может, робот?

Оказалось, она фонариком старой конструкции жужжит: кнопку нажимаешь, он жужжит и зажигает лампочку — освещает мне путь.

Пробрался я к ней.

— Смотри! — говорит она, и вид у нее важный-преважный.

Я смотрю — ничего особенного. Ну, окно. Не то, в которое мы влезли, а другое. Ну, бумагой оно заклеено. В бумаге круглая дырка. Через дырку видно небо.

У окна — фанера. На ней много электрических выключателей, черных и белых. И кнопки от звонков — можно нажимать. Перед фанерой — драное плетеное кресло-качалка.

— Ну и что? — говорю.

А Майка залезла в кресло, нацепила на голову дырявую кастрюлю и показывает мне язык.

— Знаешь, — говорит, — где мы? В космическом корабле! А я знаешь кто? Первая космонавтка, которая полетит на Марс!

И как я сразу не сообразил? Кастрюлька — это шлем. Дырка в окне — иллюминатор. Фанера — пульт управления. А в кресле сидит космонавтка, факт!

— Как же ты, — говорю, — догадалась так играть? Я бы ни за что не додумался!

А Майка раскачивается в кресле и говорит:

— По тебе и видно. Ходишь с разинутым ртом, будто с луны упал. Дохлятина-кислятина! Да я бы на тебя в жизни не посмотрела, если бы ты собаку не спас. Ведь собака что? Не знаешь? Быстро объясняю: самый первый пассажир на космическом корабле. Собак надо у-ва-жать!

Здорово она умнее меня, эта Майка! Я-то собак просто так люблю. Они верные. Собака — друг человека. С ней веселее. А Майка вон как на собак смотрит — совсем с другой стороны.

— А меня, — говорю, — возьмешь на Марс?

Майка постучала себе по лбу.

— Ну куда тебе на Марс? Ты же нетренированный. Помрешь у меня в ракете от перегрузки — отвечай потом за тебя перед родными и близкими.

Я обиделся и решил уйти. А она встала с кресла и загородила дорогу.

— Ладно, — говорит, — давай потренируемся.

Я подождал, пока обида из меня вышла, и согласился. Я ведь все равно один ничего не могу! А вместе, может, потренируемся — и я наращу мускулы.

Мы спустились с чердака и сразу начали тренировку. Я немножко попрыгал через скакалку — и устал, вспотел. А Майка долго прыгала и даже колесом кувыркалась. Это, говорит, чтобы вестибулярный аппарат закалялся.

Надо будет у папы спросить, что это такое.

Собака — близкий родственник волку. Человек приручил ее первую из всех животных около двенадцати тысяч лет назад.