Николай Сладков - Под шапкой-невидимкой

У песчанок начался сенокос. Старые песчанки далеко отбегают от нор и стригут зубами траву. Настригут, натолкают в рот целый пучок-снопик — и тащат его к норе.

Тут и там в зелёной осочке мелькают светлые зверьки. Кто стоит столбиком, кто скачет к норе. В зубах пучки, снопики, букеты. Одна притащила пышный букет красных маков. У другой в зубах букет жёлтых ромашек.

Пучки, снопики и букеты раскладывают у нор на горячий песок — сушиться. Но из нор тут же высовываются маленькие песчаночки, садятся поудобнее на задние лапки и передними начинают быстро-быстро заталкивать в рот зелёные травинки. А самые шустрые даже встречают стариков с пучками и объедают травинки прямо у тех изо рта.

Сенокос в полном разгаре. Старые косят и носят. Молодые опробывают. Солнце траву сушит.

Красавица сетчатая ящурка — золотая в чёрную крапинку! — всюду суёт свой нос. Носом своим даже сквозь землю чует. Вот ползёт не спеша и всё время тычется в песок носом. Ползёт, тычется и вдруг начинает копать. Зароется по самые плечи и... вытащит из песка полосатую, как зебра, чёрно-белую гусеницу! Тряхнёт её хорошенько, проглотит, оближется — и опять ползёт и вынюхивает. Прямо как охотничья собака!

Ни разу не видел, чтобы она напрасно копала. Вот это нос — сквозь песок чует!

До самого горизонта розовая равнина: необъятная, как море. Розовое море в белоснежных берегах. Конечно же, это мираж!

Щурясь от нестерпимого блеска, мы из-под ладоней смотрели на чудо. Море дышит жаром. Мы цедим воздух сквозь зубы, как кипяток.

Дует раскалённый ветер, но розовую гладь не морщат волны. Блики солнца не вспыхивают в розовой воде. Даже небо не отражается: наоборот, кажется, что розовая гладь отражается в небе. Всё растворилось в розовом сиянии. И только по белым берегам, посвистывая и извиваясь, несутся смерчи-вихри, как белые привидения. Конечно же, это мираж! Всё впереди неверно, загадочно и непонятно. Дали дрожат, плывут и струятся. Колышется жаркая розоватая мгла. Кисельное море, молочные берега...

Сказочные птицы проплывают над головой. Они похожи на длинные палки с крыльями посредине. Белые палки с красными крыльями, как будто бы палки летят и горят!

Это летят розовые фламинго: вытянуты вперёд длинные шеи, вытянуты назад длинные ноги, вспыхивают посредине красные крылья.

Кто бы мог думать, что яркий розовый цвет их перьев может быть и защитным! Везде на чужбине — на фоне зелёных тростников, на фоне синего неба — фламинго заметны издали. И только тут, на их родине, становится понятным их розовый цвет.

С тихим гоготом пролетают розовые птицы над головой и сразу же растворяются в розовом мареве. Голоса их несутся со всех сторон, но розовых птиц уже не видно над розовым морем.

Я шагаю с берега в воду, но нога упирается во что-то твёрдое и хрустящее. Сапог продавливает розовую корочку, как наст, как тонкий ледок.

А из проломов на розовую чистую гладь выплёскивается чёрная жижа...

Нет, впереди не мираж.

Впереди равнина, покрытая розовой коркой соли.

Видно, совсем недавно тут было солёное озеро. Оно и сейчас ещё сохранилось где-то за горизонтом: туда и летят на гнездовье фламинго. Но мелководье иссушила жара, корка соли покрыла дно. Под коркой чёрный вонючий ил.

Я ломаю нежную корку, а чёрная жижа под ней чавкает, булькает и сопит. Ноги вязнут всё глубже и глубже. Хлюпь засасывает, разевая чёрный рот с солёными розовыми губами.

Обманчив этот розовый свет. Чёрная трясина подстерегает неосторожного путника.

Я снова на берегу, засыпанном белой солью. Розовая равнина расплывается в розовой мгле. От нестерпимого блеска ломит глаза. Губы солёные и сухие. Гогот розовых птиц-невидимок несётся со всех сторон. С шипеньем, вытянув длинные белые шеи, ползают смерчи-вихри. И соляная позёмка струится у ног.

Щебнистая пустыня вокруг, похожая на гигантский, позеленевший от времени медный щит. Медь — это щебень, побуревший от солнца. Зелень на меди — жидкая щетинка сизой полыни. А тёмные пятна, похожие на озера, — это тени от облаков. На краю пустыни горы — как старые медные купола, с позеленевшими от полынки боками. Между пустыней и горами треснула и разверзлась земля, открыв взору глубокий красный каньон. Смотришь вниз — кружится голова. Глубоко-глубоко, по самому дну, плавные извивы ручья. В нём давно уже нет воды; сухое дно, как дорога, засыпано гравием и песком.

Идём по сухому дну, и щебень скрипит под ногами. По сторонам — красные стены. А над ними — высоко, высоко! — узкая лента неба. Неба, раскалённого добела.

Ущелье до краёв налито зноем. От красных стен пышет жаром. То тут, то там что-то сыплется и шуршит. Это лопаются от солнца камни и трескаются глыбы глины. И тишина от этих шорохов какая-то пугливая и неспокойная. Всё время кажется, что кто-то крадётся или ползёт...

Никак не отделаться от ощущения, что ты не просто в каньоне, сотворённом природой, а в покинутом городе древних. Вот крепостная стена: видны ниши-бойницы. Вот просто стены домов: окна, двери, ступени. Замки с готическими пирамидками, башенками, шпилями. Защитные рвы и валы.

Вода и ветер творят тут нерукотворно... Слепая природа создаёт красоту... для глаз.

Невидимый кто-то следит за тобой. Упрямо уставился в спину. Кто-то выглядывает из бойниц и окошек. Кто-то прячется за выступами и в развалинах, а может, это блики солнца играют? Кто-то шепчется в нишах и гротах — или это ветер шумит? И не хочется говорить громко и всё время хочется обернуться...

В тени кустика притаилась стрела-змея. Она дразнится язычком и ласково покачивает изящной головкой с большими и круглыми глазами птицы. Страшные истории рассказывают про эту змею. Будто прыгает она и пронзает человека насквозь. Змея и впрямь на стрелу похожа: тонка и стройна, движения её стремительны и грациозны. Но опасна она только для маленьких ящериц.

Сухо трещат цикады; жара от этого кажется ещё страшней. Разморённый заяц вразвалку проковылял в тень.