Владимир Бондаренко - Песня скрипки

Сначала я пела о мыслях и чувствах больших людей, великих композиторов. О мыслях и чувствах, зовущих к доброму, светлому, хорошему.

И вдруг Наташа почувствовала, что я запела совсем не то, что она хотела играть. Почувствовал это и седой учитель с добрым сердцем. Он сдвинул строгие брови, насторожился.

И все насторожились.

Наташа хотела поправиться, но я настойчиво пела свое. И тогда, водя лишь по струнам смычком, Наташа позволила мне петь, что я хотела. И прислушалась к моей песне.

И все прислушались.

А я в полный голос пела им о своей жизни. Пела откровенно и просто.

И все дети поняли мою песню.

На мне играли весь вечер. Я устала, но была очень довольна. Во мне еще пела каждая планка. И, вспомнив какой-нибудь аккорд, струны неожиданно вздрагивали и тонко звенели.

Жизнь была хороша! Жить было радостно! Я наслаждалась звуками, которые рождал смычок. Пусть держали его еще неумелые пальцы, пусть я спела еще только одну свою песню. Пусть! Но придет время — и я спою другие, еще никем не слышанные песни. В планках моих ведь много разных песен.

…Я лежала на тумбочке, отражаясь в старинном трюмо.

Неподалеку от нашей деревни, в том месте, где у Гореловского леса ржаное поле с двух сторон обтекает телефонный столб за номером двадцать три сорок, — росла Ржинка.

Ее звали так вовсе не потому, что она родилась от ржаного зернышка, а потому, что сестры ее очень любили и называли всякими нежными именами.

Ей казалось, что только для нее гудели провода на столбе и только для нее щебетала ласточка Белогрудка свою простенькую песенку:

И песенка эта нравилась Ржинке даже больше, чем соловьиная трель, что доносилась ранней весной из лесу.

Когда наступила пора цвести, Ржинке, чей колосок был длиннее сестриных, вдруг захотелось стать высокой, высокой, как столб, и она сказала:

— Столб, смогу я вырасти такой же высокой, как ты?

Столбу стало смешно, его фарфоровые стаканчики звякнули, и он посмотрел на Ржинку с высоты своего восьмиметрового роста.

— Постарайся, может быть, вырастешь.

— Уж я постараюсь, — заверила его Ржинка. — Как дотянусь я до твоих проводов, да как обсыплюсь вся золотистой пыльцой!.. Ах, у меня уже сейчас от счастья дух захватывает!

И Ржинка потянулась вверх. Она потянулась так стремительно, что уже через неделю обогнала сестер на полтора колоска. Потому она стала смотреть на них сверху вниз и однажды сказала:

— Какие вы низкорослые… И уже сгорбились, колоски к земле наклонили. А мой — видите — в небо смотрит…

Сестры промолчали. И только та, что была самой низкой оттого, что ее обвивал вьюнок, сказала:

— Ты не особенно тянись, Ржинка. Когда колос нальется, трудно будет держать его.

— А я и не думаю, наливаться, — шевельнула листочками Ржинка. — Разве затем я родилась, чтобы отдать людям зерно и умереть соломой?!

Но сестры сказали, что весь смысл жизни — в зерне. Придут морозы и погубят все, а они будут лежать на элеваторе и продолжать жить в зернах. Жить, чтобы со временем дать жизнь другим.

Но Ржинку это вовсе не привлекало. И потому ото всех разговоров она отмахивалась длинными узкими листочками и продолжала тянуться вверх.

И вот однажды подул колючий ветер и вся юго-восточная сторона неба покрылась желтоватой марью. Это из пустыни Кара-Кум на наши поля шел Суховей.

Ржинке сразу же стало душно. Но ей казалось, что во всем виновато солнце. И в полдень, нацеливаясь в него щетинками своего колоска, она жаловалась:

— У, какое ты рыжее! Обижаешь нас, сушишь. Ты же можешь напиться из ручейка и из речки… Спрячься за облачко, отдохни немножко.

А Суховей все дул, и безоблачное синело небо, и полуденное плавилось в нем солнце… К трем часам дня Ржинка вся разомлела, ей страшно хотелось пить, и она сказала:

— Столбик, я еще не стала такой высокой, как ты. Посмотри, пожалуйста, не видно ли тучи?

Но тучи не было видно, и на небе огненным шаром пылало солнце.

Перед закатом к Ржинке в гости прилетела Белогрудка. Она опустилась на телефонный провод и приготовилась пропеть свою любимую песенку, но вместо звонкого голоса послышался хрип. Она удивленно моргнула и прощебетала:

— Здорово, подружка. О, как ты выросла! А я для тебя песенку сочинила, да вот беда. — голоса нет. Но почему ты такая унылая?

— Не могу, Ласточка, — чуть слышно прошелестела Ржинка. — Задыхаюсь. Только в самых глубоких моих корешках осталось воды глотка на три. Белогрудка, слетай за горизонт, нет ли там тучки.

— Я и так знаю, — уверенно щебетнула Белогрудка. — Сегодня ночью жди дождика.

— Правда! А откуда ты знаешь?

Ласточка раскрыла клюв.

— Слышишь, — хрипит. Перед дождем у меня всегда пропадает голос. Пей, Ржинка, свои три глотка. Дождь будет. Это говорю тебе я — Ласточка!

Но сестры зашумели:

— Ржинка, не пей последнюю воду — погибнешь. Перед дождем лес точно замирает, а сейчас взгляни — кобчики вьются.

Но Ржинка посмотрела на них сверху вниз, достала из корешков влагу и выпила. Ведь Ласточке лучше знать!

Наступил вечер и стало темно. Но небо оставалось безоблачным, звезды мерцали тускло, а ночь не несла ни росы, ни прохлады. Все также сухой и жаркий дул Суховей, все также трескалась земля и кружились столбы серой пыли.

А утром проснулась Ласточка, раскрыла клюв и воскликнула:

— О, голос! — И всплеснула крылышками.

Она вдруг вспомнила, что вчера, гоняясь за мошками, она, разгоряченная, напилась из родничка и, вероятно, потому у нее пропал голос.

Очень встревоженная она полетела к Ржинке.

— Ржинка, ты еще не выпила свою воду? Не пей, пожалуйста, дождя не будет. Как — выпила? Ну и хорошо… Не очень-то беспокойся. Я сейчас приведу тучу.

Ласточка улетела, а «Обвитая вьюнком» сказала:

— Так мы и знали — обманет. И сейчас — полетает где-нибудь за бугром, вернется и скажет, что не нашла.

Ржинка молчала. А пить! Так ей хотелось пить!

И вдруг она встрепенулась, захлопала листочками и закивала колоском. С юго-запада стремительно приближалась Белогрудка. Она опустилась на провод и сказала:

— Ржинка, туча идет!

И правда — через час вся юго-западная сторона неба захмурилась, и, медленно наплывая на солнце, огромная туча задышала прохладой. Она развернулась над полем, готовясь пролиться дождем. Стало тихо, тихо и лишь, касаясь колосьев крыльями, носилась Ласточка и громко кричала: