Михаил Коршунов - Девять возвращений [Повести и рассказы]

Утром тащили из комнат перины, тюфяки, подушки — прятали в коридоре в стенные шкафы. Арсений бродил по квартире, подбирал выпавшие из перин и подушек перья: Ирина Петровна, Катина мать, не терпела на полу мусора. Устя делала вид, что не замечает перьев, и не спешила подметать полы. Арсений складывал их в карман пиджака и уносил на работу.

Заселению квартиры родственниками Никодим Родионович значения не придавал, вообще мало интересовался домом. Родственников собрала Ирина Петровна. Она привыкла повелевать, а для этого нужны были люди.

В столовой отворялись и затворялись створки буфета, звякала посуда, хлопала дверца холодильника: готовились к завтраку. Это, конечно, Витоша, мамина подруга. Витоша постоянно бывает в доме, помогает Усте по хозяйству. Витоша вся какая-то тихая, робкая: ходит тихо, глаза у нее тихие, слова говорит тихие и улыбается тоже тихо, про себя.

Катя не спешит одеваться: мама еще не оделась, а без мамы завтракать не начнут, хотя отец и сердится, когда опаздывают к столу.

Арсений, Лариса и Ванда Егоровна стараются быть точными. Исключение составляет Сергей Родионович, когда приезжает погостить в Москву. Живет в доме своим распорядком и поступает так, как ему удобнее.

Кате он понятнее и ближе всех родственников: с ним интересно, весело и шумно. Он никого и ничего не боится. Громко и с удовольствием смеется. Громко двигает стульями и креслами. Разговаривает по ночам по междугородному телефону со своей машинно-тракторной станцией, выспрашивает о ремонте плугов и сеялок, о простое тракторов. Сердито кричит: «Лиходеи! Пшеничные души!» Покупает Кате леденцовые конфеты, которые Катя очень любит, а мама запрещает их есть, называет стеклянными.

Арсений, Лариса и бабушка Ванда Егоровна — люди скучные: по дому ходят бесшумно, прячутся на кухне или у Кати в комнате, когда с работы приезжает отец, усталый, медлительный и насмешливый по отношению к домочадцам, кроме мамы и Усти.

В воскресные дни, во время завтрака или обеда, все молчат и ждут, что скажет отец. Вечная настороженность, выжидание чего-то.

За Катей так и следят — в особенности Лариса, — чтобы правильно держала ложку, хлеб брала рукой, не дула на горячий чай и не крошила в него печенье. Нет конца придиркам и поучениям. Говорится это пронзительным шепотом, от которого долго свербит в ушах.

Тоскливо, очень тоскливо сидеть за воскресным столом. Куда лучше в будние дни: отец уезжает на работу, Арсений — тоже, Лариса и мама уходят в город, в магазины, а Ванда Егоровна — к врачу.

Катя ест на кухне. Кормит ее Устя. Можно дуть на горячий чай и крошить в него печенье, разговаривать с Устей, вскакивать со стула и подбегать к окну, посмотреть, чему так громко смеются во дворе ребята.

После завтрака можно помогать Усте готовить обед: мыть под краном картошку, привязывать за нитку луковицу, чтобы окунуть в суп, поварить сколько надо и вытащить. Отжимать клюкву на кисель и, между делом, похитить из кулька и сгрызть макаронину.

Кате хорошо, когда приезжает Сергей Родионович, привозит ей провяленные на солнце вишни-третихи, печатный в сотах мед-липец, белые кувшинки-купавки.

Отец любит дядю Сережу. Никогда над ним не подшучивает. Сам дядя Сережа подшучивает над отцом, над его полнотой. Пробует мускулы на руках, на груди.

Мама на все шуточки дяди Сережи поднимает брови, улыбается. Но Катя видит: улыбаются одни мамины губы, а глаза не улыбаются. Глаза точно ждут, что дядя Сережа сделает что-нибудь против правил приличия. И курит дядя Сережа очень крепкий табак. Называет его дубник-твердяк. Откроет на кухне форточку, станет возле нее и выпускает дым на улицу.

Арсений, Лариса и Ванда Егоровна сторонятся Сергея Родионовича. Он про них говорит, когда прячутся от отца:

— Испугались верблюды, разбежались кто куды!

Катя запомнила смешные слова про «верблюдов» и сказала Ларисе. Лариса ударила Катю по губам. Это было настолько неожиданно и необычно, что Катя едва не разревелась, но сдержалась и еще больше прониклась к Ларисе ненавистью.

Через дядю Сережу Катя узнаёт о настоящей жизни, которая окружает их квартиру, их город. Растет Катя одна. Никуда не ездила, кроме дачи. В детский сад ее не водят (мама боится инфекций), играть с ребятами во дворе особенно не разрешают (опять инфекции), а если и разрешают, то под чьим-нибудь надзором.

Она одна, маленькая Катя, а смотрят за ней мама, Лариса, Арсений, Ванда Егоровна, Устя. Только отец не смотрит: занят в конструкторском бюро.

Весна. Катя любит весну. Потом будет лето. И лето Катя любит. Но она ждет осень, потому что осенью пойдет в школу.

Недавно она случайно услышала разговор между матерью и отцом. Мама предлагала Катю в этом году в школу не записывать: Катя должна окрепнуть и набраться сил, а потом ее следует подержать еще дома и подготовить сразу во второй класс. Но отец заявил, что подобные выверты (так и сказал: «выверты») ни к чему. Если детям назначено учиться с семи лет в школе — значит, все обязаны это делать.

Катя встала с постели и в длинной ночной рубашке села на стул. Ночная рубашка сохраняла тепло, и сидеть было приятно. Волк-овчар продолжал сверкать глазами, следить за девочкой в сарафане. Катя нехотя начала одеваться. Платье, чулки, туфли были еще сонными, неподатливыми: рукава у платья путались, петли не находили пуговиц, пряжки у туфель упрямились, не застегивались.

Вошла Лариса и повела Катю умываться.

Катя почистила зубы, умылась. Лариса взяла металлическую щетку и начала причесывать Катины волосы, навивать их на пальцы, укладывать. Катя терпеливо стояла на табуретке, чтобы Лариса видела ее голову в зеркале.

— Перестань сутулиться! Плечи держи ровно и не три глаза.

Ларисе надо сделать Кате замечание, она без этого не может.

Лариса — бывшая актриса. Выступала в областных театрах. Но потом Лариса оставила областные театры и переехала в Москву. В Москве ее в театр не приняли, хотя с ней ходила даже мама. И Лариса занялась составлением мазей и кремов, которые у нее покупали знакомые.

В ванной комнате в отдельном шкафчике хранились банки, лоточки, фаянсовые кастрюльки, заполненные белой ртутью, свиным салом, селитрой, резорцином для Ларисиных снадобий.

Лариса еще раз осмотрела Катю и повела в столовую.

В столовой уже сидели Арсений и Ванда Егоровна. Витоша резала на дощечке сыр. Возле отцовского места за столом лежал свежий номер журнала «Огонек», который он читал во время завтрака.

Из спальни вышла мама. Коснулась Катиного лба губами, спросила, как дочка спала, не болит ли что-нибудь. Постучала в дверь отцовского кабинета:

— Никодим! Завтрак на столе!

Послышался шум отодвигаемого кресла, кашель, и в шерстяной куртке показался отец. Он нес коробку папирос и спички. Проходя к своему месту, кивнул домочадцам.