Михаил Алексеев - Да поможет человек [Повести, рассказы и очерки]

Землетрясение в ночь на 26 апреля 1965 года, «ударившее» в самый центр Ташкента, было событием, в мгновение нарушившим налаженную жизнь жителей города — старого и молодого, труженика и пенсионера, неверующего и верующего. Событие грозное, с непредсказуемыми результатами вторжения в жизнь того, кто оказался у него в плену.

В Ташкенте в те дни самыми непосещаемыми общественными зданиями оказались храмы — мусульманский и православный, иудаистский и баптистский. Вместе со всеми жителями верующие обратились не к силам небесным, а к помощи общества, людей. У госпитального базара, рядом с православным храмом, через несколько часов после первого подземного толчка появились палатки, была организована кухня, где ташкентцы бесплатно получали плов и шурпу, создана детская площадка, медицинский пост.

Каждый житель Ташкента ощутил на себе, что потерпевших бедствие жителей узбекской столицы поддерживает вся страна, весь советский народ. На улицах появились самодельные плакаты. Рядом с задорными каракулями над входом в палатку студентов Ташкентского университета: «Выше нос, утрите сопли, вы в Ташкенте, а не в Скопле», — соседствовали призывы: «Даешь чувство локтя!», «Держись, на помощь тебе спешит человек!»

Землетрясение — классический случай бессилия человека перед природой. «Исторической», традиционной реакцией на это бессилие всегда была мольба: «Да поможет бог!» Ташкентское землетрясение показало, что в трудную минуту приходит на помощь общество, помогает человек. В те дни с очевидностью померк спасительный смысл упований на силы потусторонние. У тех, кто жил в страхе перед потусторонними силами, оказались разрушенными искусственные барьеры между верующим человеком и обществом. Все включились в созидание нового города, вступили в общение с представителями всех республик и областей страны. Верующий человек соприкоснулся с социалистическими ценностями в действии.

Этот пример — яркое свидетельство идейного и нравственного единения людей, созданного социалистическим обществом.

Материалистическая философия, которую исповедуют коммунисты, центром, причиной всего происходящего на Земле считает человека. В самом начале революции В. И. Ленин подписал указ об отделении церкви от государства. А наша Конституция гласит: «Гражданам СССР гарантируется свобода совести, то есть право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается».

Непримиримость к религиозному мировоззрению, развенчание религиозных идей и установок — необходимый момент идейной закалки комсомольца, черта активной жизненной позиции — социалистической по содержанию и направленности. Такая идейно-нравственная установка молодого человека в действии преследует глубоко гуманные цели и задачи: вовлечь верующего в решение практических задач строительства коммунизма, помочь устранить барьеры, воздвигнутые религией между духовным миром личности и всем богатством социалистической культуры.

Процесс перестройки отнюдь не простой. Он подчас сложен, порой мучителен, да нередко и осложнен непониманием окружающих, невнимательным, некомпетентным подходом. «Землетрясения» бывают ведь и внутри духовного мира личности, в таком случае помощь человеку требуется не в «общем и целом», а вдумчиво-тактичная, с учетом особенностей конкретной ситуации и судьбы.

Судьбам и ситуациям подобного рода посвящена эта книга. В ней представлены оба направления атеизма. И критика религии, развенчание ее положений, взглядов, установок (особенно резко это проявлялось в литературе 20—30-х годов). И сторона не менее важная — тот атеистический результат, который дает освоение человеком мировоззрения нашего социалистического общества.

Она долго бежала по темной дороге, слыша за собой топот, крики, и наконец остановилась, прижавшись к холодному, влажному стволу дерева. За ней уже никто не гнался. Она была одна на краю ночной деревни. Лаяли собаки, где-то зажегся и погас огонек. Тяжело поднимая облепленные грязью ноги, Ксения пошла дальше. Она не знала, куда шла, — не все ли равно, куда идти! Холода она не чувствовала, не слышала ветра, не видела дороги. Она шла лесом, потом полем, потом снова лесом. Над нею в холодном небе мерцали звезды. Она прошла деревню, другую и шла все дальше, не отдыхая, не останавливаясь. Слезы текли по ее лицу, но она не вытирала их. Она плакала от жалости к себе, от стыда, от боли, которую принесла ей страшная, как пожар, ее любовь…

Это было совсем недавно, но, кажется, уже так давно.

Со спокойной душой ждала Ксения предстоящего испытания, у нее было умиротворенное, радостное чувство. Из города уже приехал брат Василий, святой, ласковый старичок, — какое слово ни скажет, будто пряником одарит, приехала сестра Евфросинья — пророчица, избранная богом посредницей между ним и людьми.

Мать суетилась в избе, занавешивала окна, отец потрошил курицу для гостей, а Ксения сидела на порожке, щурилась от солнца и шептала молитву. Ничего земного, суетного не должно было быть в ее мыслях, и все же Ксения не могла не думать о том человеке, который скоро приедет из далекой Сибири, чтобы подыскать себе здесь невесту. Она знала, что это брат Василий выписал его, что едет он к ней, Ксении. Может быть, он уже приехал, может быть, вот сейчас скрипнет калитка и войдет во двор тот, кого бог посылает ей в мужья. Вчера ночью Ксения долго молилась, надеясь хотя бы во сне увидеть его. И ей приснился высокий русый юноша с большими добрыми глазами.

Приходили новые люди.

— Мир вам, — говорили они, кланяясь матери.

— С миром принимаем, — отвечала она, целовалась с ними и вела в избу.

И вдруг скрипнула калитка, Ксения подняла глаза и испугалась: во двор входил высокий русый юноша.

— Здравствуйте, — сказал он.

Она покраснела и ответила:

— Мир вам и любовь.

Но она ошиблась. Это был не он, не тот, кто должен был приехать к ней из Сибири. Человек попросил напиться, она принесла ему воды и, пока он пил, все смотрела в его лицо, будто знакомое ей. Где-то давно она видела этого человека, но где, припомнить не могла.

Он напился, отдал ей кружку, сказал: