Михаил Коршунов - Девять возвращений [Повести и рассказы]

Иренка осторожно выбрала из волос отца кусочки коры и хвою.

— Отец…

Она заплакала и прижалась к ладони. Пальцы шевелились, гладили ее по мокрой от слез щеке.

В толпе кто-то сказал:

— Тереза идет.

Шла мать.

Иренка тоже увидела ее. Мать, как и Клитинья, была в черном узком платье.

Она шла торопливо. На груди держала молитвенную книжку.

Рядом с матерью шел ксендз Явид. Высокий, прямой, в плоской шляпе и в белом стихаре. Половина лица у ксендза была обгорелая, стянутая рубцами. Поврежденная ожогом ноздря закрыта шариком ваты.

Люди расступились, пропуская мать и ксендза.

— Тереза, вот… — тихо сказал отец. Он не двигался, только говорил.

Мать глубоко вздохнула, придавила молитвенную книжку к подбородку.

— Я чувствовала. Должно было случиться несчастье.

Ксендз снял шляпу. Одна часть лица скорбно нахмурилась. Другая, обгорелая, осталась неподвижной.

Мать опустилась на колени возле носилок.

Ксендз сказал:

— Молитесь, пани Тереза. Молитесь. И ты тоже молись.

Ксендз положил руку на голову Иренки.

— Не надо, — вырвалась Иренка.

— Как ты смеешь?.. — прошептала Клитинья и схватила Иренку за плечо.

— Пани Клитинья, — сказал ксендз, — оставьте ребенка. Душа ее в смятении.

— Пусть он уйдет, Тереза.

Это сказал отец. Он сказал громко, изо всех сил.

— Очистите душу, пан Будник, — вмешалась Клитинья. — Перед вами духовный пастырь. Смирите зло перед Спасителем.

— Пусть он уйдет, Тереза, — повторил отец, слабея. Он побледнел еще больше.

— Внесите в дом, — сказала мать пильщикам и поднялась с колен.

Те взяли носилки. Долго и неумело толкались в дверях.

— Извините, — поклонилась мать ксендзу.

— Душа его в смятении, как и дочери вашей.

Ксендз ребром ладони перекрестил мать и Иренку. Надел шляпу.

— Амэн.

Кто-то из соседей поклонился ксендзу.

Он и их перекрестил и пошел по улице в белом стихаре, будто свеча.

Городок Звенец находился в ста пятидесяти километрах от Минска, в Волховицких лесах.

Прежде городок принадлежал еще панской Польше, хотя жили в нем белорусы. С той поры в Звенце сохранились костел, ксендз Явид, черный капитул, обращение среди старых людей «пан» и «пани».

На краю городка, на поляне, мачтой с полосатым конусом был обозначен аэродром.

Три раза в неделю из Минска прилетал легкий одномоторный самолет. Привозил почту и забирал пассажиров, которым нужно было в Минск. Управлял самолетом молодой пилот Антон Протасов. Летал в клетчатой рубашке и в спортивных тапочках. Догадаться, что Антон пилот, можно было только по летным очкам.

Иренка дружила с Антоном. Всегда встречала на поляне.

Если был базарный день, они шли за молоком и медом. Самолет поручали стеречь мальчишкам, чтобы об него не чесались коровы.

Иренка помогала Антону выбрать глечик с хорошим светлым медом-подседом.

Антон возил мед своей матери, а молоко выпивали сами вместе с мальчишками. Антон скручивал куски старой березовой коры, закалывал щепкой. Получались чашки-колпачки.

Из них пили молоко. Оно пахло березой.

Сажал Иренку в самолет, показывал, куда нужно двигать ручку управления, чтобы самолет летел вверх или вниз. Объяснял геометрию рулей, названия приборов, тумблеров.

Иренка научилась помогать Антону запускать мотор. Антон крутил винт, а она регулировала в кабине сектором газа.

Знала, что такое мазануть посадку, прочно сидеть в небе, угол снижения, скапотировать, данные ориентировки, режим оборотов.

Когда Антон улетал, Иренка привязывала к самолету нитку. Нитка быстро бежала из рук, пока не обрывалась.

— До свидания, Антон!

— До свидания, Иренка!

Иренку, еще маленькой, впервые привела в костел Клитинья.

Отец с бригадой пильщиков ушел на неделю промышлять древесину. Клитинья и мать воспользовались этим, решили приучать Иренку к Спасителю, Христу Господню.

Костел стоял на кладбище. Острый шпиль с крестом на конце, будто воронья лапа. Окна запрятаны в ниши. На стенах под окнами сухие ручьи ржавчины от железных ставен и решеток. Железные двери, бугристые, в густой клепке, с кольцами под навесной замок.

Со шпиля, со звонницы, свешивались до земли веревки. Они были привязаны к колоколам. На звонницу подниматься не безопасно: истлели ступеньки. Поэтому колокола раскачивали снизу.

Мать ушла на хоры.

Клитинья усадила Иренку в зале на скамью рядом с собой. Достала из кармана молитвенную книжку.

Разговаривать и о чем-нибудь спрашивать запретила.

На стенах и на колоннах были намазаны голубые кресты. Перед ними горели свечи. Капли горячего воска, перемешиваясь с пылью, текли по стенам. В глубине зала — крест с распятием Спасителя, Христа Господня.

Такой же крест, только маленький, был дома на столике матери.

Иренка хотела понять и не могла, почему мать всю свою радость и все свое горе отдавала этому человеку, который висел на кресте, неживой и ко всему равнодушный.

Когда отец оставался с пильщиками в лесу, мать в ночной рубашке стояла перед Спасителем, плакала, улыбалась или давала клятвы на верность, на муку мученическую, ежечасную и вечную.

Иренка просыпалась от ее плача или тихого пения, вставала с постели и пугливо заглядывала сквозь открытые двери в комнату, где мать жгла свечу и молилась.

В открытое окно задувал из леса ветер. Мать загораживала ладонью свечу. Ладонь становилась красноватой.

Мать не двигалась. Шевелились только губы в молитве: «Иисусе, спаси и помилуй…»

От кого спаси?

От чего помилуй?

Дрожит пламя свечи. Разгорается или тухнет красноватая ладонь. Ширится, дрожит тень креста на стене.

Иренка возвращалась в постель.

Если бы можно, она ушла бы к отцу ночью в лес, где он спит у костра с пильщиками, простой и ясный для Иренки человек.

В зале появился ксендз Явид. На плечах широкая лента. Открыл дверцу в будку, сделанную из фанеры. Сел в кресло, приложил к уху ленту и постучал пальцем в стенку.

В стенке было окно, задернутое рваным покрывалом. Перед окном на полу лежала подушка.

К подушке подошла пани Лапуцкая, жена провизора. Припала на колени и что-то шепотом заговорила в окно ксендзу.

Ксендз кивал головой, слушал.

Иренка догадалась — это исповедь.

Когда пани Лапуцкая поднялась с колен, ксендз ребром ладони благословил ее и постучал пальцем: следующий.

Быстро отпустил всем грехи. Вышел и запер на крючок будку.

Около Иренки на скамью села пани Лапуцкая. Достала увеличительное стекло в черепаховой оправе и начала разбирать тексты молитв в книжке.

Ксендз Явид с прислужниками вышел к распятию. Прислужники вынесли Евангелие.

Кто-то позвонил в ручной звонок, будто встряхнул жестянку с камнями. Ксендз поднял руки. Заиграл орган. Мелодию органа подхватил хор. И в нем голос матери, самый высокий и сильный. Мать в хоре ведущая.