Валерий Алексеев - Люди Флинта

Бам! Оглушительный рев последовал за мягким шлепком. Из-за кучи песка поднялся карапуз лет четырех и, протирая глаза, заревел могучим басом:

— Мамка, мамка, чего вон тот рыжий кидается…

Левка был смущен. На четвереньках он приблизился к малышу и, оглядевшись, громко зашептал:

— А мне-то, думаешь, не больно? Смотри, вся голова в песке! — И он склонил свою рыжую голову, указывая на макушку.

— Да, у тебя голова красная, — плаксиво сказал малыш, — там ничего не видно, а меня мамка знаешь как надерет…

— Ну ничего, ничего, — по-отечески утешил его Левка и, расстегнув бретельки, вытряхнул из его штанов песок.

Мы с Крисом катались по земле от хохота. Потом наш капитан встал и, сделав хмурое лицо, подошел к Левке.

— А, Крис, — радушно сказал ему Левка, застегивая целиннику штаны. — Ух, я устал, и есть хочется. Как я уже неоднократно указывал…

— Характер грунта? — перебил его Крис.

— Ага, — с готовностью подтвердил Левка и, стоя еще на корточках, поднял на Криса чистосердечные рыжие глаза. — А что?

— Нет, ничего. — Крис проводил взглядом целинника, который хмуро, тщательно обходя лопухи, поплелся домой. — Ты физику-то учишь?

— Ну, допустим, учу, — чувствуя подвох, Левка медленно поднялся.

— Отлично, — сказал Крис. — С теорией Эйзенштейна знаком?

— Нет… не знаком, — неуверенно ответил Левка, оглядываясь на меня.

— Я так и думал, — сухо продолжал Крис. — Согласно теории Эйзенштейна, чем быстрее работаешь, тем медленнее для тебя течет время.

— Это Эйнштейн говорил, — осторожно вмешался я, но Крис игнорировал мое замечание. Что-что, а игнорировать он умел блестяще. Когда он задумывался, мне начинало казаться, что я вообще не существую.

— Так вот, — с непроницаемым лицом продолжал Крис, — если ты думаешь, что пришло время обеда, то это чистая иллюзия. Оптический обман, как говорил старик Эйзенштейн. Обед пришел для нас, поскольку мы жили с нормальной скоростью. А у тебя еще раннее утро. Ведь ты спешил, не так ли? Спеши и дальше. Надеюсь, до твоего возвращения мы не успеем состариться и умереть.

Левка испытующе взглянул на меня, потом на Криса.

— Пока не дойдешь до пятого репера, домой лучше не приходи, — жестко добавил Крис.

— Вы что, — слабым голосом сказал Левка, — вы что, с ума сошли? Я же погибну от истощения!

— Ну что ж, — спокойно ответил Крис, — мы скажем всем, что так и было.

И, подобрав свой инструмент, мы с Крисом направились к дому.

Мне стало жаль Афродиту.

— Помочь? — спросил я, оглянувшись. Но Левка не ответил. Подумав, он вскинул на плечо перепачканную песком лопату и зашагал к следующей яме.

— Ого-го! — Потирая руки, Крис ворвался в комнату. — Щами горячими пахнет!

И вдруг остановился на пороге, великолепно разыграв изумление: рот приоткрылся, лоб растерянно сморщился, руки упали до колен.

— Ба! А ты откуда здесь, Старик?

— Что? — довольно засмеялся начальник, не выпуская из зубов папиросы. — Подсказало сердечко-то? Екнуло? Ишь как рано примчались!

Стол был передвинут на середину комнаты, наши спальные мешки свалены в угол. Старик сидел спиной к окну и собирался что-то писать. На столе перед ним лежала папка с бумагами, рядом — вместо пепельницы — выдолбленная половина желтого семенного огурца.

— То есть как это рано? — возмутился Крис. — Тридцать точек дюзнули, хоть у Альки спроси, он не даст соврать.

— Двадцать семь, — смущенно буркнул я, прошел в дальний угол и лег на спальный мешок.

— Ну ладно! — Старик затянулся дымом, положил окурок в пепельницу, она зашипела. — Какие вы там работнички — это мы еще поглядим, а пока… тут за две недели вам кое-что набежало.

— В каком смысле? — осторожно спросил Крис.

— В самом прямом. — Старик зашуршал бумагами. — Распишитесь-ка вот здесь.

— Где? — вскочил я.

— Полевые! — озарился Крис.

И, плавно взмахнув руками, по-кавказски прошелся через всю комнату, распевая:

Я смущенно топтался в сторонке. Не так уж часто мне доводилось получать зарплату.

— Р-раз!

Петрович даже хмыкнул от удивления, когда Крис, изловчившись и как-то по-особому вывернув локоть, расписался на листе.

— Еще где? — Крис хищно нацелился авторучкой на другую ведомость. — Здесь? Пожалуйста! Здесь? Мое вам почтение!

— Расписываться ты умеешь… — насмешливо сказал Старик. — Работал бы ты с таким азартом! А то — тридцать точек… Тридцать точек — это три километра, половина дневной нормы. Нашли чем удивить…

— Вот старый пень, — засмеявшись, Крис присел к столу. — Отлично ведь знаешь, что на этой площадке от точки до точки по двести пятьдесят метров. А зыбь-то какая, учти. В трубе все так и струится. В двух шагах мужика от бабы не отличишь. По две стоянки приходилось делать.

— Эка невидаль! — махнул рукой Петрович. — Я постарше тебя, а шутя пройду с нивелиром километров восемнадцать без передышки и не буду делать из этого истории.

— Пройдешь, конечно, — охотно согласился Крис. — Дурак не пройдет, когда вокруг него четверо гавриков крутятся. Один нивелир несет, другой запись в журнале ведет, двое с рейками бегают. А ты идешь себе гуляючи да карандашиком помахиваешь. Одно слово — начальство забавляется. А вот мы с Алькой вдвоем работаем, хотя по инструкции троим полагается.

— Как — вдвоем? — удивился старик. — А рыжий что? Опять дурака валяет?

— Ну прямо, — скромно усмехнулся Крис. — У меня не поваляешь. Работает, как Вася с маслогрейки. Изъявил желание самолично перекопать все ямы без обеденного перерыва. Ну, я на пути трудового энтузиазма никогда не становился…

Старик был потрясен. Он перестал считать деньги, медленно закрыл бумажник и долго смотрел на Криса светлыми глазами.

— Это Левка? — недоверчиво переспросил он наконец.

— А кто же, я, что ли? — равнодушно сказал Крис, взял со стола свои полевые и сунул их в задний карман.

— Без обеда, значит? — спросил Старик еще раз и захохотал. Он смеялся долго, обидно, открывая мелкие желтоватые зубы. — Вот это я понимаю! Заставил-таки лоботряса работать!

Мне стало неприятно. Я сердито отвернулся к окну. В глазах у меня так и стоял Левка — голодный, обиженный, в запачканных брючках цвета сиреневых сумерек. Какой резон Крису выставлять его на посмешище? Он остался на участке безропотно, надо так надо. Мы сидим здесь в прохладной комнате и ведем приятные беседы, а ведь он работает на солнцепеке, копает с яростью, до темноты в глазах, уж я-то его хорошо знаю…

— Левка не лоботряс, — сказал я вполголоса.

Но никто меня не услышал.

— Нет, какую смену себе готовлю! — воодушевился Старик. Он вышел из-за стола, хлопнул по плечу безучастного Криса и заходил по комнате. — На глазах растешь, Геннадий! А ведь это самое главное в экспедиции — поднять человека, встряхнуть его, заставить работать. Без этого нет организатора, нет командира. — Он споткнулся о спальный мешок. — Слышишь, Алька? Вот тебе готовый начальник экспедиции! У него все люди будут гореть. Поезжай с ним без опаски хоть за Полярный круг!