Александр Каменский - Вот так барабанщик!

Слышу, хлопнула калитка и — тишина: исчезли ночные «гости». Смотрю — где мой Крыл? А он под навесом, у сарая лежит. Воры, видать, хотели моего приятеля придушить, чтоб не кричал лишку. С большим трудом выходил я ворона. И, как видите, летает себе, жив-здоров. А надо вам сказать, что мой Крыл, когда меня рядом нет, встречает посторонних людей неласково, сердито кружится над ними и даже, бывает, долбит их клювом. Вот и зашумел, когда чужие люди во дворе появились… Не испугался, значит, не струсил. Храброе сердце у Крыла!

Василий Николаевич задумчиво взглянул вверх.

— Крыл! Крыл! Сюда-а-а!

Ворон приблизился к земле и снова доверчиво уселся на плечо хозяина.

— Ишь ты… волшебная птица! — восхищенно произнес кто-то из ребят.

…Но вот и бревенчатый домик охотника. Пора расходиться по домам: темнота медленно окутывает сонную землю; накрапывает мирный дождик…

Над нами лениво, точно в полусне, кружится пернатый друг охотника. Совсем неожиданно Крыл уселся на плечо Василию Николаевичу, и мы впервые услышали внятно сказанное слово, вылетевшее из птичьего клюва: «Крылушка!» Мы шумно захлопали в ладоши, а старый охотник, широко улыбаясь (в темноте было видно, как блеснули его крепкие белые зубы), достал из кармана коробок спичек и пачку «Севера». Протягивая папиросы своему другу, Василий Николаевич сказал:

— Ну-ка, дорогой Крылушка, угости меня папиросочкой, да и про спички не забудь…

Черный ворон, склонив гладкую голову на бок, осторожно, словно боясь поломать папиросу, вытягивает ее из пачки клювом и отдает хозяину, а потом достает из коробка спичку — только одну спичку!..

— Спасибо, Крыл! — улыбается Василий Николаевич и весело подмигивает изумленным попутчикам…

…На пологом берегу ровного, как зеркало, очёрского пруда важно восседает большущий рыжий кот Кузьма. Он хмуро поводит длинными усами и смотрит вдаль.

— Кузьма!

Кот лениво поворачивает в мою сторону лобастую голову, но туловище остается совершенно неподвижным.

— Здравствуй, Кузя! Хозяина поджидаешь? Ну, давай лапу, поздороваемся!

Кот, не поворачивая лобастой головы, не отрывая от противоположного берега зеленых, огромных, как у филина, глаз, медленно, точно нехотя, подает мне свою широкую когтистую лапу. Едва слышное мурлыканье свидетельствует о том, что он рад моему приходу.

Вдали показалась быстро плывущая лодка. Это возвращается с очередной рыбалки приятель Виктор Степанович — хозяин Кузьмы.

Кот, завидя лодку, мгновенно преображается: куда девались сонливость, вялость! Подняв хвост трубой, Кузьма бросается к воде и призывно трубит — мяукает.

Не доезжая до берега метра два-три, Виктор Степанович восклицает:

— Привет, друзья! — И, стоя в лодке во весь рост, машет пожелтевшей от солнца соломенной шляпой.

Затем Виктор Степанович командует:

— Кузьма! Ко мне, да поживей!

Выхватив из ведра рыбину, мой приятель, словно играя, помахивает ею над головой и продолжает звать кота.

А Кузьма, мурлыкая и выгибая спину, облизывается, жадно поглядывая на трепещущего в руке хозяина солидного красноперого окуня.

— Кузьма! Ну, плыви же! Кому говорю! — громко зовет Виктор Степанович.

Кот минуту-две кружит по берегу, видимо, не решаясь войти в воду. Однако острое желание отведать свежей рыбки гонит его вперед.

То жалобно, то сердито мяукая, Кузьма медленно и, видать, без особой охоты, высоко вскидывая лапы, идет по воде к лодке. Вот уже его белого, с рыжими пятнами живота не видно — он под водой; вот лапы отрываются от дна, и Кузьма, борясь с небольшим течением, изо всей силы работает лапами, плывет к хозяину, руля длинным, как плеть, хвостом.

Из домика выбегают, держась за руки, мой сын Гриша и дочка Виктора Степановича — Надя. Они чуть не валятся с ног от хохота, прыгают по берегу, как заправские дикари, а Виктор Степанович, посмеиваясь, продолжает очень медленно отталкивать веслом лодку к середине пруда.

— Кузьма! Кузенька! Ну еще, еще плыви, нажимай, нажимай, — ласково зовет он кота.

Наконец, метрах в десяти от берега, сжалившись над четвероногим пловцом, Виктор Степанович приостанавливает лодку. Перегнувшись через ее высокий борт, он протягивает рыбину коту.

Схватив добычу, Кузьма поворачивает к берегу. Добравшись до суши, он встряхивается так, что брызги серебром горят на солнце. А потом разделывается с окунем, моет лапой рот, охорашивается и мешком сваливается где-нибудь в тени подремать часок-другой…

А мы с приятелем идем к домику. Усаживаемся на скамье в тенистой беседке, густо обвитой со всех сторон пахучим, буйно растущим хмелем.

Мы давно не виделись: я только что приехал к другу в гости, но все наши разговоры сводятся к коту.

— Не было, кажется, случая, чтобы мой Кузьма не встретил меня с рыбалки, — смеется Виктор Степанович. — Как начну готовиться к выезду, он тут как тут! Прямо удивительно — чутье какое! Я к берегу — и он к берегу! Часов по пять, бывало, не возвращался домой, а он сидит себе и ждет… Как-то я его выманил чуть ли не на середину пруда, благо погода стояла хорошая. Конечно, я затащил его за шиворот в лодку и скормил ему двух лещей в награду за поставленный мировой рекорд по плаванию. Так что Кузьма в накладе не остался!

— Что и говорить — отважный кот! — заметил я.

— А прошлой зимой, — рассказывает приятель, — мой Кузьма учудил такое, что, пожалуй, и не поверишь.

— Этот рыжий кот на все способен! — сказал я и снова расхохотался, вспомнив его недавнюю прогулку по воде.

— Ну так вот, слушай, — продолжает рассказ Виктор Степанович. — Уйду я, бывало, поздним вечером на пруд, сижу у лунки, от холода скулы сводит. Вытаскиваю из-подо льда в час по рыбешке… Тишина. Вдруг слышу за спиной: «Мяу!» Оглянулся — Кузьма! Собственной персоной!

Пока я рыбачу, Кузьма рядом сидит и временами, представь себе, сует лапу в лунку, это в студеную-то воду! Вроде поторапливает меня: доставай, доставай, дескать, живей, не медли! Так вот и рыбачили мы с Кузьмой вдвоем всю долгую зиму…

— Да как же он нашел вас в темноте, да еще вдали от дома? — спросил Гриша.

— А вот это как раз и осталось для меня тайной! — развел руками Виктор Степанович.

В эту минуту в беседку, где мы сидели в ожидании ухи, вразвалку вошел кот Кузьма.

— Спроси-ка, Гриша, у него самого! — рассмеялся мой приятель, поглаживая кота по жесткой, совсем не кошачьей, шерсти.

— Да, чуть не забыл рассказать, — воскликнул Виктор Степанович, — как мой Кузя ходит со мной в баню…

— В баню? Ну, это ты, брат, выдумал! В жизни не поверю! — сказал я.