Сигизмунд Либрович - Живые примеры [Совр. орф.]

Женя первая почувствовала боль в кончике пальцев и посмотрела на руки.

— Боже мой! какие пальцы! Красные, толстые, опухшие, в крови — а боль становится все сильнее и сильнее.

Бегут девочки домой с громким плачем, рассказывают, что случилось, обещая, что никогда больше шалить не будут, и просят помочь их горю.

Позвали доктора. Посмотрел доктор пальцы Нади и Жени, покачал головою и прописал мазь.

— Перевязать пальцы и целый месяц не снимать с рук повязки! — сказал он серьезно.

Целые две недели болели руки у проказниц, ночью не давали заснуть ни на минуту. Другие две недели, хотя боль уменьшилась, но пришлось ходить с перевязанными пальцами. Вот и стыдно теперь Жене и Наде. Никому они не показываются, а если кто из знакомых к ним придет, девочки прячут руки. Им неприятно, когда их спрашивают, почему у них завязаны пальцы, потому что тогда приходится рассказать о своей шалости.

— Анюта, Анюта! — кричал Боря, вбегая в комнату сестры, — мы сейчас были с мамой у доктора: он сказал, что сегодня тебе можно покататься на коньках.

Радость Анюты не имела границ; для нее не было большего удовольствия, как кататься по льду. Надо сказать — она мастерски справлялась с коньками, но — вот беда: на праздниках Анюта сильно простудилась и более двух месяцев провела в постели. Подаренные ей на елку коньки пролежали все это время без употребления.

Зима уже кончалась; солнце все сильнее и сильнее стало пригревать землю, белый пушистый снег, подмоченный водою, местами почернел, когда наконец доктор позволил Анюте выходить на улицу.

— А на каток нельзя? — спросила Анюта.

— Ни-ни-ни! — сказал смеясь доктор. — Сперва надо совсем поправиться, окрепнуть, тогда уж пойдете кататься.

И вот настал, наконец, этот желанный день; Боря первый известил сестру о позволении доктора.

Мигом оделась Анюта, положила в мешок коньки и пошла звать брата.

— Я тебе готовлю сюрприз на льду! — кричал тот радостно. — Иди, я туда приеду…

— Как приедешь? — с удивлением переспросила Анюта.

— А вот сама увидишь!

Анюта отправилась на каток одна. За ней побежала ее верная собачка Мушка. Собачке тоже, как видно, хотелось погулять по льду: она ведь за все время болезни Анюты не отставала от ее кровати и не выходила почти совсем на улицу.

Спустя несколько минут, Анюта была уже на льду и подвязывала коньки.

— Подожди, Мушка, — говорила она собачке, — увидишь, как славно твоя барышня покатается на новых коньках…

Мушка сделала вид, будто понимает, что ей говорят, и завиляла хвостом, Анюта между тем встала и хотела пуститься быстрым ловким раскатом вперед; но, странно!.. Вся ее прежняя ловкость пропала: она еле-еле двигалась. За болезнь ее ноги ослабли и совсем не слушаются. Анюте пришлось держаться за забор, чтобы не упасть. Первые после болезни шаги на катке были неудачны.

— Хоть бы Боря пришел, помог, — думает Анюта, — обещал сюрприз, а его совсем и нет.

На глазах у девочки показались слезы, а тут, словно нарочно, Мушка, не понимая, в чем дело, лает на коньки, будто они виноваты в этой неудаче. Напрасно Анюта кричит на Мушку: она не перестает лаять.

— Тиру-тиру!.. Стой, лошадка! — послышался вдруг издали голос Бори.

Не успела еще Анюта опомниться, как к самому забору подбежал на коньках Боря, а с ним его любимый Плутон; у собаки к ошейнику привязаны веревочные вожжи, и Боря лихо правит за кучера.

— Пожалуйте, сударыня, — экипаж подан! — кричит Боря сестре. — Становись скорее сзади, — продолжал он, еле сдерживая ретивого коня своего, — обхвати меня руками, а муфту дай Плутону, он ее в зубах и понесет. Вот так. Теперь держись крепко. Готово?

— Готово.

— Ну, лошадка! трогай! — крикнул Боря.

Плутон полетел по скользкому льду, таща за собой и Борю, и Анюту.

— Ах как хорошо! — говорила Анюта, еле переводя дух от скорой езды.

Они бежали так скоро, что Мушка никак не могла их догнать: она отстала далеко от детей, и только ее громкий лай слышен был вдали.

Несколько раз проехали дети по катку. Анюта раскраснелась, шляпа у нее съехала на затылок, и пальто так вздернулось, что волан платья летал по ветру; она была в полном восторге.

— Ну, лошадка, пора тебе отдохнуть, — заметил Боря, останавливаясь у забора.

Потом, отвязав вожжи, он вынул из кармана кусок пирожного и накормил усталую лошадку.

— Спасибо, Боря, за сюрприз! — говорила Анюта, отвязывая коньки, — а завтра покатаешь?

— Завтра, пожалуй, не придется уж больше кататься, — заметил Боря, — солнце так сильно пригревает, что на каток пускать, пожалуй, не станут.

Боря не ошибся. На следующий день была оттепель, и каток закрыли. Анюте так и не пришлось больше кататься на своих новых коньках, но, тем не менее, девочка не очень горевала: она была рада, что первые ее шаги по льду после болезни, благодаря Боре, вышли такие удачные.

Было еще рано, когда Костя с отцом своим отправился на берег реки ловить рыбу. В одной руке у Кости была удочка, только накануне привезенная отцом из города, в другой — кувшин, в который он хотел бросать пойманных рыбок. Отец сел в лодку и отправился на середину озера. Костя же остался на берегу и, усевшись на высоком пне, закинул удочку в воду. Долго, долго сидел Костя, несколько раз вынимал он удочку из воды, — но рыбка что-то не клюет. Снова опустил он удочку и сидит неподвижно, все думая, что, ведь, клюнет же наконец какая-нибудь рыбешка.

И замечтался Костя. Припомнилась ему сказка про старика-рыбака и про золотую рыбку, которая человечьим голосом говорила и разные чудеса творить умела. Вспомнил он, что рассказывала ему про эту рыбку старушка-няня и что потом еще раз прочла ему из книжки с картинками любимая им бабушка. Припомнил он и — как рыбка в невод попалась, как просила отпустить ее в море, как старик пустил ее, не взяв никакого выкупа, как затем старуха его бранила, как послала старика просить у рыбки сначала новое корыто, затем избу; как потом побранила его и сказала: «Не хочу быть черной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой», и не довольствуясь этим — пожелала быть царицею; когда рыбка все ее прихоти исполнила — еще раз послала она старика к рыбке. «Не хочу быть вольною царицей, — говорила старуха, — хочу быть владычицей морской, чтобы жить мне в океяне-море, чтоб служила мне рыбка золотая и была б у меня на посылках». Старик не осмелился противиться воле старухи, пошел к синему морю, стал кликать рыбку и передал ей желание старухи. Рыбка ничего не сказала, лишь хвостом по воде плеснула и ушла в глубокое море; старик ждал-ждал, но не дождался и вернулся домой к старухе. Тут видит он — перед ним опять старая землянка, на пороге сидит его старуха, а перед нею разбитое, старое корыто.