Лидия Чарская - Большая книга новогодних историй для девочек

Ганя чувствует и знает отлично, что она, Бецкая, все-таки добрая волшебница-фея, которая пришла в этот мир невидимо и тихо творить добро. И когда губы Бецкой раскрылись и горячая обличительная речь понеслась красивыми, мощными перекатами по всему театру, а огромные черные глаза загорелись огнем негодования и гнева, Ганино сердечко затрепетало, как подстреленная птица, в груди…

Но вот стих гнев, замолкла обличительная речь Бецкой. Теперь голос ее нежен и мелодичен, а глаза теплятся лаской и любовью. У нее сцена с племянницей. Она обещает молодой девушке свою защиту и покровительство. Занавес тихо опускается с последними звуками этого чарующего голоса, вливающегося прямо в души восхищенных зрителей.

Публика аплодирует неистово. Бецкую вызывают дружно, всем театром. Ее имя переходит из уст в уста. Ею шумно восторгаются, ее хвалят.

Ганя притаилась как мышка на своем месте. Говорить она не в силах, не может. Ее душа полна. Если она найдет в себе возможность произнести слово, поделиться впечатлением со своей соседкой, слезы польются в два ручья из ее широко раскрытых, восторженных глаз. Нет-нет, ей все равно не произнести ни звука! Надо молчать и думать о Бецкой, о милой, дорогой, желанненькой Ольге Леонидовне, к которой тянется вся душа Гани, все ее маленькое существо!

Снова заиграл оркестр. Снова взвился занавес. И опять перед глазами Гани знакомая хрупкая, высокая фигура и чудное, выразительное, полное затаенной грусти дорогое лицо.

Жизнь так странно складывается у этой молодой женщины, которую играет Бецкая. Ирина, как зовут ее по пьесе, всего четырьмя-пятью годами старше племянницы и любит того же друга детства своего и Любы, которого любит ее племянница.

Но она решила отказаться в пользу Любы от своего счастья. Она расхваливает молодому человеку душевные достоинства Любы, восторгается ее умом и добротою и берется устроить его брак с нею вопреки желанию злого опекуна.

В четвертом и последнем действии Люба, измученная придирками, угрозами и чуть ли не побоями опекуна и его жены, бежит к тетке, которая дает ей приют и защиту, а затем устраивает и ее свадьбу с человеком, которого беззаветно любит с давних пор.

Этим и заканчивается пьеса. Занавес опускается после блестящего монолога Бецкой о том, что она счастлива чужим счастьем и что благополучие ее Любы ей дороже своего собственного.

Под оглушительный гром аплодисментов и восторженные крики публики Бецкая выходит раскланиваться на сцену. Ганя и Анютка, забывшись, аплодируют до исступления, увлеченные одним общим порывом со всею публикой.

Словно во сне выходят девочки с балкона, протискиваются к вешалке, надевают свои ветхие пальтишки, обвязывают платками головы и проскальзывают на подъезд.

Мороз покрепчал к ночи. Усилился резкий ветер. Но они не чувствуют ни мороза, ни ветра.

В душах обеих точно сад благоухает, целый сад роскошных пестрых цветов. В нем жаркое светит солнце и поют птицы на разные мелодичные голоса.

Особенно звонко и мелодично голоса эти звучат в душе Гани.

Анютка, как менее впечатлительная, приходит в себя скорее подруги. Похлопывая зазябшими руками и приплясывая от стужи на панели, она изрекает многозначительно и веско, первая прерывая молчание:

– Н-да, это тебе не балаган, а почище будет. То-то! А наша-то, наша Ольга Леонидовна! Получше той волшебницы во сто крат! А, Ганька? Слышь, тебе говорю!

Но Ганя говорить не может. В душе Гани все еще благоухает чудный сад и поет незримый чудесный хор райских птичек. И когда она к двенадцати ночи попадает, наконец, на свое убогое ложе в коридоре, сладкие грезы сплетают над ее головкой свой пленительно-яркий венец.

В следующие дни Ганя бродит как во сне, ничего не понимая. Вечер, проведенный в театре, не выходит у нее из головы. Она переживает бесчисленное число раз каждую сцену, каждый момент пьесы, каждую фразу Бецкой.

И Ольга Леонидовна, несмотря на обычный вид свой, на далеко не фантастически театральную внешность, в которой предполагала ее сначала увидеть Ганя, произвела именно этой своей реальностью образа и простотою огромное впечатление на чуткую, восприимчивую душу Гани.

Сидя за большим рабочим столом в мастерской или быстрой походкой перебегая Невский по направлению Гостиного двора, куда ее посылали за прикладом, или же разбирая его на прилавке магазина, Ганя неотступно думает о спектакле вообще и о Бецкой в частности.

Одухотворенный образ артистки с ее нежным, вдохновенным лицом и в самую душу проникающим голосом стоит как живой перед нею.

А в мастерской идет предрождественская обычная спешка. Не разгибая спины шьют мастерицы и их помощницы, сметывают, подрубают, сшивают, накалывают кружева, ленты, фурнитуру.

Целые волны шелка, газа, шифона и тюля разбросаны на длинном столе. Снуют между ними девочки, помогая то одной, то другой швее снимать наметку, распарывать неудачно стачанные машиной швы, нашивать пуговицы или крючки с петлями. Роза Федоровна нынче, как некий злой гений, носится между работающими, покрикивая на нерадивых, шипя и придираясь каждую минуту то к той, то к другой из швей. Щедро мимоходом снабжая пинками и колотушками зазевавшуюся или неповоротливую девочку-ученицу, она проносится дальше, зоркими глазами впиваясь в работающих мастериц. Даже миловидная любимица старшей закройщицы Танюша, угождавшая ей в иное время своими доносами на ту или другую работницу, ходит все это время с заплаканными глазами и вспухшими веками, то и дело потирая плечо, на котором под белой коленкоровой пелеринкой красуются огромные синяки.

А о других девочках нечего уже и говорить. Попадало им нынче без разбора – и правым и виноватым – в эти сумасшедшие по спешке дни.

Еще в прошлом месяце толстая, вся увешанная драгоценностями купчиха Мыткина, настоящая «миллионщица», как о ней с подобострастным восторгом и завистью говорили в мастерской, приехала заказывать приданое своей пучеглазой, розовой и глуповато-наивной дочке, выходившей замуж за какого-то очень богатого финансиста. До рождественского поста оставалось немного времени, а свадьбу решено было сыграть в начале ноября. И мастерицы, и их помощницы, и сама мадам Пике – все они с ног сбились, стараясь закончить заказы к назначенному сроку.

Все легкие платья барышни Мыткиной были уже готовы, с подвенечным включительно. Оставалось дошить только три каждодневные и визитное. Это визитное было скроено из какой-то заграничной материи, которую крестный невесты привез откуда-то издалека, чуть ли не из Индии, и которое являлось чудом дороговизны и красоты. Сама по себе материя представляла целое сокровище своею ценностью и почти не требовала никаких отделок. Но зато мадам Пике и Роза Федоровна больше чем со всем остальным гардеробом невесты, вместе взятым, носились с этим сокровищем-платьем.