Марк Поповский - Люди среди людей

Пятидесятиградусная жара встретила путников на открытом плато Внутреннего Ирана. Другие караваны в это время года передвигались лишь по ночам, останавливаясь в жаркие часы на отдых. Но искателям пшеницы годился только день.

Передо мной одна из немногих фотографий, сохранившихся с той поры. Безбрежная, без единого кустика, выжженная степь. Иссохшие травы чередуются с мертвыми плешинами окаменевшей глинистой земли. В мелком, не дающем тени» овражке - два всадника. В стороне уныло щиплет пыльную траву вьючная лошадь. На Николае Ивановиче светлый костюм, на голове - тропический шлем, за плечами - винтовка. Давний, порыжелый снимок проносит через полстолетия ощущение невыносимого зноя. Короткая черная тень лежит у ног лошади: солнце в зените. Мертвенно белеют развалины какой-то деревушки. Но всадник на переднем плане бодр, подтянут, свеж. Кажется, он не замечает палящего солнца. А может быть, и впрямь не замечает? Ведь в окрестных полях бездна ботанических находок, нигде и никогда не описанные формы мягких пшениц, ячменей, льнов. Ботаник едва успевает наполнять матерчатые мешочки образцами и делать надписи.

Случайно ли, что пшеницы в этих местах так разнообразны? Эта мысль впервые мелькнула у Вавилова в жарких степях Внутреннего Ирана. Случайность? Едва ли. Ведь совсем неподалеку, в долинах Тигра и Евфрата, лежит древнейший очаг земледельческой культуры. Многие тысячи лет берега этих рек служили пристанищем хлеборобу, который из поколения в поколение стремился отбирать и сеять на полях лучшее. Не трудом ли человеческим создано все это удивительное богатство форм местной пшеницы?

Ночью в одной из персидских деревушек, что таят свои подслеповатые мазанки за пятиметровой крепостной стеной, записал он неожиданно озарившую его мысль.

Если человек - главный творец разнообразия так называемых культурных растений, то, значит, селекционер должен искать для своих целей засухоустойчивые, урожайные, невосприимчивые к болезням пшеницы (так называемый исходный материал) в районах древнейшего земледелия. Историки называют среди очагов самой древней земледельческой культуры Переднюю Азию, Индию. Не там ли и родина пшеницы?

По привычке, вывезенной из Англии, путевые дневники Николай Иванович вел по-английски. Под черную клеенчатую тетрадь подкладывал для удобства том немецкого ботанического справочника. Кто бы мог подумать, что два этих невинных предмета - дневник и справочник - через несколько дней превратятся в самые тяжелые улики против путешественника!

Русский сторожевой отряд остановил ботаника прямо в поле. Казаки не стали разбираться в Открытом листе Российского министерства иностранных дел, не заинтересовал их и документ, выданный Вавилову Московским обществом испытателей природы. Двух задержанных без лишних слов объявили «немецкими шпионами» и препроводили на заставу. Гербарии и пакеты с колосьями были признаны камуфляжем, а заполненный на иностранном языке дневник не оставлял никакого сомнения в злостных намерениях шпионов. Формальности ради следовало, правда, еще запросить по телеграфу министерство иностранных дел в Петербурге, действительны ли документы, которыми располагает задержанный. Но с запросом никто не стал торопиться. Николая Ивановича и переводчика заперли в вонючий «клоповник». Прошло несколько дней, прежде чем пришла долгожданная свобода. Командир сторожевого отряда смущенно и в то же время весьма неохотно расставался со своими пленниками. Ведь за поимку разведчика полагалась в те времена награда в тысячу рублей золотом…

Снова степь. Можно наконец полной грудью вдохнуть запахи опийного мака и персидского клевера, которыми так остро благоухают в июле поля Ирана. Впрочем, покой маленького отряда вскоре был снова прерван. С юга стала явственно доноситься артиллерийская канонада. Чем ближе к Керманшаху, тем больше русских войск: турки наступают на Касри и Ширин. После истории со сторожевым отрядом ученый старался как можно меньше обращать на себя внимание военных. Однако в ставке командующего армией под Хамаданом его неожиданно встретил самый радушный прием. Завязался разговор о целях экспедиции, и Николай Иванович очаровал генерала рассказами о своих поисках.

Эта, казалось бы, сугубо личная черта характера - умение вступать в душевный контакт с любым собеседником - сыграла решающую роль в судьбе Вавилова-путешественника. Та страстная и вместе с тем простодушная увлеченность, с которой он говорил о своем деле, как правило, захватывала, заинтересовывала всех.

Старик генерал, командующий русско-турецким фронтом в 1916 году, не только разрешил ботанику двигаться вместе с войсками в сторону фронта, но и обещал дать полсотни казаков, чтобы совершить своеобразный научный рейд в тыл противника. В своем дневнике Вавилов назвал предполагаемую операцию «экскурсией». Отряд должен был незаметно пересечь линию фронта и углубиться на сорок - пятьдесят километров на юг, для того чтобы разыскать в районе Керманшаха поля дикой пшеницы. На несколько лет раньше ее обнаружил и описал в этом районе немецкий ботаник Котчи. Трудно сказать, чем кончилась бы рискованная «экскурсия», если бы утром того дня, когда отряд вместе с Вавиловым приготовился к походу, не сбежал проводник. Рейд не состоялся.

Отступление русских войск сорвало и другой замысел ученого. С тех пор как Николай Иванович задумался о происхождении пшениц, ему не давала покоя мысль добраться до Месопотамии. Она лежала тут рядом, эта обетованная земля: от Керманшаха до верховьев Тигра каких-нибудь четыреста верст. Было бы великолепно прорваться в район древнейшего земледелия и раз навсегда установить, действительно ли этот район является центром разнообразия пшениц… Атаки турок не дали совершить интересно задуманный поиск. Пришлось повернуть круто на север и возвращаться в Тегеран.

Теперь, когда русские отступали, караван испытал на себе всю степень ненависти к неверным, которую население Персии до времени скрывало. Ненависть эта проявлялась то в убийстве отставшего солдата, то в налете басмачей на плохо охраняемый склад. Маленький караван Вавилова спасся от басмачей, очевидно, только тем, что совершал переходы в непривычное для здешних жителей время - днем. Разбойники не решались совершать свои операции под палящим июльским солнцем. И все же в Тегеране только чудо спасло ученого от гибели: с крыши дома персы обрушили на всадников целый град камней.

Но Вавилов не обескуражен. Из Тегерана он начал готовить третью по счету поездку по стране. Более чем на тысячу километров с запада на восток протянулся тракт Тегеран - Мешхед. Старинный город Мешхед на востоке страны лежит неподалеку от русско-туркестанской границы, так что, дойдя до него, совсем не трудно добраться и до железной дороги. В Тегеране проданы верховые лошади, путешественник решил воспользоваться перекладными - лошадьми, которые здесь, как и в старой России, ходят от станции к станции. И вот уже птица-тройка несется по пыльному накатанному тракту. Лететь бы да лететь хорошо отдохнувшим лошадям, но странный пассажир, видно, не любит быстрой езды. То и дело останавливает он возок в пустом поле и подолгу собирает в мешочки колоски пшеницы, ячменя и ржи.