Марк Поповский - Люди среди людей

Актовая речь на Голицынских курсах была не просто очередным заданием, которое практикант Вавилов выполнил, как всегда, отлично. Впервые Николай Иванович имел случай глубоко и серьезно заглянуть в ту область науки, где развернулось впоследствии его собственное творчество. Во всех сложных и многообразных аспектах своих генетика стала главной и неизменной любовью его жизни. Впрочем, это случилось гораздо позже. А тогда, осенью 1912 года, нестерпимо требовательный к себе молодой ученый дал своему докладу самую низкую оценку. На экземпляре, что хранится в Ленинской библиотеке, стоит его собственноручная надпись: «Глубокоуважаемому Алексею Федоровичу Фортунатову от составителя сего неудачного произведения».

Успеха в жизни достигает тот, кто поставил перед собой большие задания, шаг за шагом идет, проверяя себя, останавливаясь время от времени, оглядываясь назад и подсчитывая, что сделано и что осталось сделать.

К. А. Тимирязев

Среди песен, которые распевали студенты Петровской сельскохозяйственной академии, наиболее модной была в 1913 году песенка про артишоки и миндаль:

Артишоки, артишоки

И миндаль, и миндаль

Не растут в Европе,

Ах, как жаль,

Ах, как жаль!…

Свое немудреное сочинение анонимный автор посвятил селекционерам. Суть сводилась к тому, что рано или поздно и русский агроном на родной земле сможет выращивать такие нежные плоды юга, как артишоки и миндаль. Песенка была откликом на успехи селекционной станции профессора Рудзинского и на открытие в Петровке первой кафедры селекции.

Можно не сомневаться: Николай Вавилов охотно подхватывал нехитрый мотив. Во-первых, потому, что искренне верил в торжество селекции, а во-вторых, и это самое главное, из-за своего, жизнерадостного характера. Получив диплом агронома первого разряда, он мало в чем изменился. По-прежнему разыгрывал на досуге шарады и устраивал велосипедные гонки. Впрочем, не переменился он и позже, когда занял профессорскую кафедру. Да, профессором ему все-таки стать пришлось. Прянишников и совет академии добились для недавнего студента заграничной командировки, с тем чтобы, пробыв два года за рубежом, Вавилов защитил диссертацию и занял место среди преподавателей академии. Всякий другой такую поездку считал бы величайшей удачей жизни. Но у Николая Ивановича об удаче было свое собственное представление. В конце 1912 - начале 1913 года ему больше, чем в Лондон и Париж, хотелось попасть в какой-нибудь глухой уголок Персии, на пшеничное поле крестьянина. Мысль о Персии возникла после того, как, высевая и заражая на делянках многочисленные образцы пшеницы, Вавилов обнаружил одну форму, которую никак не удавалось заразить мучнистой росой - очень распространенным грибным заболеванием. Таким прочным иммунитетом не обладала ни одна известная ботаникам пшеница. Что за чудо? Николай Иванович снова сеет и заражает эту длинноусую, с тоненьким стеблем пшеницу и снова убеждается в ее поразительном упорстве против заразы. По этому признаку он даже предположил, что перед ним новый, еще не известный в науке вид. Обнаружить новый вид пшеницы - немалое открытие. По существующим в ботанике правилам открыватель (если, конечно, он докажет, что им открыто действительно нечто новое) имеет право окрестить свое детище и пометить его своим именем. Так они навечно и входят во все справочники, учебники и энциклопедии мира: исследователь и обнаруженный им вид. Ну что ж, труженик науки имеет право на эту скромную и поистине трудовую славу. Но Николая Ивановича интересовало отнюдь не только признание его заслуг. Куда важнее узнать, откуда родом эта усатая упрямица. Образец был взят из коллекции Селекционной станции, и на пакете четко значилось Triticum persicum - персидская пшеница. Значит ли это, что ее родина - Персия? Откуда у этой «персиянки» такая непробиваемая броня против всесильной грибной рати? В каких условиях сложилось редкостное качество? Эх, махнуть бы во владения шахиншаха! Великолепный подарок можно было бы привезти российскому земледельцу, у которого что ни год мучнистая роса изгрызает немалый кус урожая. Интерес к иммунной пшенице сохранял Николай Иванович много лет. Один поэт, собиравшийся в 30-х годах писать об ученом-ботанике, даже название своей поэме дал соответствующее: «Роман с персиянкой». Но в 1912 году романтическое свидание с персиянкой не состоялось. Вместо знойного юга двинуться пришлось на Запад, в туманный Лондон.

Еще в Москве Николай Иванович разработал план двухлетней заграничной командировки. Поскольку генетику активнее всего разрабатывали английские ученые Бэтсон, Биффен и Пеннет, то сначала надо поехать в Англию. Профессора Биффен и Пеннет преподают в Кембридже. Значит, в первую очередь туда, в Кембриджский университет. Потом надо перебраться в местечко Мертон, что лежит на берегу моря, неподалеку от Лондона. Там знаменитым Садоводческим институтом руководит Вильям Бэтсон. На Англию отведен год. Затем в Германию и Австрию, чтобы прослушать лекции по теории селекции, потом следует заглянуть хотя бы на две-три недели в парижскую лабораторию Вильморенов, которая насчитывает почти девяносто лет своего существования. Оставшиеся полгода лучше всего провести в Северной Америке, чтобы познакомиться с биологическими институтами США. После этого можно считать себя если не знатоком, то хотя бы не абсолютным невеждой в делах мировой биологической науки.

Даже сегодня, когда по сравнению с «мирным временем» темп жизни во много раз ускорился, программа Вавилова кажется до крайности напряженной. Но самому Николаю Ивановичу, наоборот, казалось, что он слишком облегчил свое пребывание за рубежом. И чтобы приравнять заграничный ритм жизни к тому темпу, к которому привыкли сотрудники профессора Рудзинского, он решил посеять в Англии свои пшеницы и продолжить наблюдения за иммунитетом растений. Довольно легкий багаж будущего профессора в связи с этим сильно потяжелел: среди вещей оказался сундук, набитый образцами пшениц.

Незадолго перед поездкой в Англию в личной жизни Николая Ивановича произошло важное событие. В апреле 1912 года он женился на Екатерине Николаевне. В доме на Пресне сыграли свадьбу. Сахарова, которую калужские власти за ее революционные убеждения так и не утвердили уездным агрономом, поселилась с мужем в маленьком флигеле вавиловского дома. Казалось, что споры, которые молодые люди вели между собой весь предыдущий год, должны после свадьбы утихнуть сами собой. Этого не случилось. Екатерина Николаевна по-прежнему томилась по общественной деятельности. Биология и агрономия, столь дорогие Николаю Ивановичу, оставались ей чужды. Профессор Фортунатов сделал попытку устроить любимую свою ученицу преподавателем в академию, однако из этого тоже ничего не получилось. Несмотря на уступчивый характер Вавилова, назревал конфликт. Но полгода спустя молодые супруги выехали за границу, и это разрядило обстановку.