Марк Поповский - Люди среди людей

Декандоля занимало происхождение пшеницы вообще, всего овса, всей ржи. Вавилов напоминает: за минувшее столетие внутри рода тритикум - пшеница - обнаружено и выделено восемь различных видов. Они так разнообразны по своему строению и физиологии, что едва ли произошли из одного географического района. То же самое - с овсом, ячменем, льном, арбузом. Правильнее Даже говорить об овсах, льнах, ячменях, арбузах и искать их родину порознь для каждого вида или группы близких видов. Это во много раз сложнее, но и во столько же раз ближе к истине.

Декандоль убежден: стоит только найти дикого предка того или иного из обитателей наших полей и огородов, как уже можно говорить о родине одомашненного потомка. Для ученого ареал 1 дикаря - родина введенного в культуру растения [ 1Ареал - область распространения].

«Сомнительно, - парирует Вавилов. - Во время экспедиций в Среднюю Азию я находил дикую дыню на огромной площади от Аральского моря до Гиндукуша, от Каспийского моря до Ферганы, а культурные сорта дынь в этом районе очень однообразны. Похоже, что подлинная родина дыни далека и в Среднюю Азию попали только две-три окультуренные человеком разновидности. Столь же рискованно определять родину арбуза в Азии, исходя из того, что дикий горький арбуз - колоцинг - захватил своим ареалом не только Африку (откуда, кстати, он родом), но и добрый кусок Азиатского материка».

Но допустим, говорит Вавилов, мы обнаружили дикого родича какого-то растения. Сравните его с возделываемым собратом. Окажется, что дикарь похож лишь на некоторые домашние разновидности. Значит, в лучшем случае, он - предок лишь одного из культурных видов. Да и предок ли? Декандоль, разыскивая дикарей, верил, чтс при длительном ухаживании, в руках человека, они непременно станут «домашними», то есть утеряют черты, присущие дикому растению. Но разве можно в науке принимать что-нибудь на веру? Опыт показывает: сколько бы мы ни культивировали дикий ячмень, дикую пшеницу или овсюг, их ломкий колос, предназначенный природой для свободного рассеивания зерна, никогда не теряет своей ломкости. Дикарь совсем не спешит стать домашним растением. Что это значит для ботаника? А то, что родичей для наших культурных сортов найти не так просто, как казалось швейцарскому ботанику. И больше того: в поисках родины растений вовсе нет нужды кидаться на розыски этой сомнительной родни. У советского ученого есть на сей счет своя собственная метода.

Родина возделываемых растений? Николай Иванович не забывает о том перемешивании сельскохозяйственных культур по всему свету, о той интернационализации растительного мира, которая не раз совершалась за долгую историю земледелия. Помнит он и о переселении народов, о колонизации, путешественниках, которые перевозят растения с материка на материк и тем окончательно сбивают с толку ботаников-географов. И все же ученый верит: родину большинства культурных растений можно установить более точно, чем это делал Декандоль. Надо только поискать на земном шаре такие места, где разные формы интересующих нас растений представлены богаче всего. Родина зеленого питомца - это прежде всего центр его формообразования, место, где представлено наибольшее число его сортов, разновидностей, форм. Но очевидно и другое: там, где растет много форм, хотя бы той же пшеницы, там можно почерпнуть много ценных в хозяйственном отношении признаков этого злака.

Центры формообразования - только бы добраться до них! - должны стать подлинной сокровищницей для селекционеров. Не поддающиеся болезням, сверхзасухоустойчивые пшеницы, урожайные и сверхурожайные ячмени, льны с крупным масличным семенем и прочным длинным волокном - все это должно где-то быть. Ведь по закону гомологических рядов в отдельных формах присутствуют и засухоустойчивость, и высокая маслич-ность, и урожайность. Почему бы не предположить, что экспедиции в центры формообразования пополнят пока еще пустующие «клетки» вавиловской таблицы «растительных элементов» ценнейшими разновидностями злаков, технических, овощных, плодовых, ягодных растений? Нужно только двинуть экспедиции по верному пути!

Но где они, те обетованные страны? Центры формообразования культурных растений, говорит ученый, лежат не на больших дорогах международной агрикультуры. Их надо искать в глуши, в сохранившихся кое-где районах примитивного сельского хозяйства. И, конечно, в горах, там, где человек с древнейших пор занимается землепашеством. В горах? Но ведь это снова противоречит взглядам Декандоля! И не только Декандо-ля. Мировая историческая наука давно уже, как непреложную истину, приняла убеждение в том, что земледельческая культура зародилась на берегах великих рек. Историки приводят в пример долины Хуанхэ и Янцзы, Инда и Ганга, Нила, Тигра и Евфрата, где найдены якобы самые древние поселки земледельцев. На этом же настаивает и наш соотечественник, старший брат великого патолога Ильи Ильича Мечникова, географ Лев Мечников в своей знаменитой книге «Цивилизация и великие исторические реки». Лев Ильич ссылается, как и Декандоль, на огромный археологический и исторический материал.

Но Вавилов упорно стоит на своем. «Детально изучив очаги формообразования культурных растений, - утверждает он, - ботаник приобретает право оспаривать выводы историков и археологов». Долины рек - не колыбель цивилизации. Человечество спустилось в низины лишь в пору, если так можно выразиться, своего отрочества. Гроздья винограда, выбитые на камнях египетских пирамид, китайские сельскохозяйственные обряды пятитысячелетней давности? Но земледелие зародилось несравненно раньше, тогда, когда не было и намека на пирамиды и письменность, когда наши предки еще не знали членораздельной речи. Это произошло в горах, там, где разнообразие природных условий - от пустыни до оазиса, от каменистых осыпей до богатых перегноем альпийских лугов - породило изобилие растительных форм. Где бегущие с ледников ручьи позволили древнему человеку самым примитивным образом устраивать самотечный полив своих первых маленьких плантаций. Эти районы, по мнению Николая Вавилова, широкой полосой простираются от горных систем Юго-Восточной Азии (Китай), через Гималаи и на их отроги (Индия), они продолжаются в гористых плато Северо-Восточной Африки, тянутся через Кавказ, Балканы, Апеннины и Пиренеи, и на другом берегу Атлантического океана продолжаются по Кордильерам от Мексики до Чили. В общем-то, это совсем не много - что-нибудь около двадцати процентов суши. Но в горном поясе, где с давних времен лепится человек-земледелец, и поныне живет более половины населения земного шара. Многозначительная цифра!

Так в разгар революции и гражданской войны совершился этот мало кем замеченный научный переворот. Провинциальный русский профессор, сидя в своей саратовской глуши, одним махом преобразил основы ботанической классификации, показал агрономам и селекционерам мира, что их профессиональные интересы простираются чуть ли не на весь земной шар, и, кстати, ткнул указкой в те районы планеты, где, если хорошенько поискать, можно найти сокровища, значительно более ценные, чем содержимое всех банков мира. Впрочем, как это не раз уже отмечали, для того чтобы пророк был услышан современниками, ему необходимо вовремя родиться. В 1920 году ученый пророк имел мало шансов на то, что голос его услышит кто-нибудь, кроме специалистов. Да и в последующие три-четыре года у страны не было средств на то, чтобы отправить ученого в дальние зарубежные экспедиции. Вместо Африки весной 1921 года Николаю Ивановичу предложили отправиться в Петроград восстанавливать Бюро по прикладной ботанике, то самое, где в 1912 году он проходил практику у профессора Регеля.