Владислав Крапивин - Пять скачков до горизонта

Там, на «Крузенштерне», снимался фильм «Рыцарь мечты» – про юность Александра Грина. А оператором был Вадим Дербенев, который вместе со сценаристом и режиссером Каликом в шестьдесят первом году работал над картиной «Человек идет за солнцем»… И опять знакомая мелодия Таривердиева зазвенела в ушах как бы отмеряя шаги неутомимого мальчишки: «Д и нь-да, д и нь-да, д и нь-да…» Но шел уже не шестьдесят первый, а шестьдесят седьмой год. Брата со мной не было, он тянул солдатскую лямку в алтайском стройбате… А рядом с оператором Дербеневым не было режиссера Калика. И где он теперь, спросить я не решился, знал, что у того наступили нелегкие времена…

Перечитал эти абзацы и думаю: по всем правилам следовало бы выкинуть их из текста, как не имеющих отношения к «теме горизонта». Но все-таки кой-какое отношение прослеживается. Дело в том, что в те дни, прямо на палубе «Крузенштерна» у меня сложились несколько стихотворных строчек. Получились они довольно неуклюжие, ни в какие стихи потом не вошли, но вот сейчас вспомнились – по законам той цепочки, о которой я писал недавно.

…И барк уйдет за грань прибрежных зон —

Он в путь давно и прочно снаряжен —

И синий струнно-тонкий горизонт

Он взрежет словно боцманским ножом…

Видите, все опять возвращается к «горизонту».

После нескольких чудесных дней в Севастополе мы с Олегом сели на теплоход «Аджигол» и поплыли в Одессу, чтобы уже оттуда отправиться поездом в обратный путь, на Урал.

В отличие от знаменитых тогда лайнеров – «России», «Адмирала Нахимова», «Петра Великого», «Молдавии», «Победы» – «Аджигол» был суденышком небольшим, тесноватым, не очень комфортабельным. Однако, мы были довольны. Неплохо устроились в двухместной каюте и приготовились к морскому путешествию.

Но случилось непредвиденное. В середине рейса, вдали от берегов, «Аджигол» стало ощутимо покачивать. Под безоблачным небом шла пологая, совсем не штормовая, но все-таки заметная зыбь, маленький теплоход охотно, словно играючи, переваливался с борта на борт среди ее склонах. Вроде бы сплошное развлечение для любителей морской экзотики. Однако моего братца, увы, стало укачивать. Да так, что он даже раза два сбегал в туалет, чтобы вернуть Нептуну недавно съеденный в корабельном салоне обед.

Я сочувствовал. Сидел на краю Олеговой койки, утешал, как мог, заставлял грызть полусухой, купленный в буфете лимон. Олег бледно и виновато улыбался…

Иногда я все же выходил на палубу, чтобы полюбоваться открытым морем. Здесь был единственный отрезок линии Батуми-Одесса, где берега со всех сторон скрывались за горизонтом. Можно представить, что ты в Атлантике, а не вблизи от черноморских гаваней. Я уже не первый раз плыл этим рейсом. Заранее предвкушал, как удивлю и обрадую Олега «безбрежной» синей картиной. И вот на тебе!..

Наконец я не выдержал. Очередной раз спустился в каюту и сказал авторитетным тоном старшего брата.

– Вот что, дорогой мой, ты должен пересилить себя. Сейчас вокруг судна чистый круговой горизонт. Где и когда ты еще сможешь увидеть открытое море? Потом будешь жалеть и выть от досады, что пропустил такое. Поднимись!

– М-м… – сказал брат и помотал головой на скомканной подушке.

– Не «м-м», а собери силы и вставай. Мужчина ты или тряпка?

Олег явно не считал себя мужчиной, потому что снова сказал «м-м…» и попытался отвернуться. Но я ухватил его за плечо. И… да, тряпкой он все-таки не был. Сжал зубы, встал на гнущихся ногах, ухватил меня за локоть, икнул и вместе со мной выбрался по трапу на воздух.

Мы оказались на пассажирской палубе недалеко от кормы. К счастью, никого не было (видимо, не только Олега уложили на койки безобидные волны). Мой братец обвел измученным взглядом синее пространство с редкими белыми барашками, лег животом на планшир и отдал владыке морей последнюю дань. Потом выпрямился и глянул укоризненно: «Этого ты хотел?»

Я хотел не этого. Я сказал:

– Тебе надо представить, что ты часть моря. Рассчитай раскачку зыби так, будто сам вызываешь ее. Впишись в ее ритм. И тогда перестанешь обращать на волны внимание…

– Ага, только что вписался в… ик… ритм, – отозвался брат с жалким остатком язвительности. Но… ветер уже сушил на его лице невольные слезинки и капли пота. Трепал волосы. Шевелил ресницы. И Олежек вздохнул по-новому. Неуверенно повертел головой.

– А ведь правда… открытое море…

– Пойдем выше…

С верхней палубы видны были все стороны горизонта. Лицо брата все еще казалось измученным, однако появилась и улыбка. Кажется, он и правда начал «вписываться в ритм». В нем даже проклюнулась склонность к метафорам:

– Мы будто посреди громадной синей тарелки. Она будто летала, летала в космосе и бухнулась на планету…

В те времена разговоры о летающих тарелках были не столь распространенными, как сейчас. Если и просачивались какие-то слухи, то сразу объявлялись происками буржуазной пропаганды. Но я зацепился за эту тему – с единственной целью: отвлечь Олега от оставшихся ощущений морской болезни. Поговорили о загадках вселенной, о недавних полетах космонавтов, о том, что «и на Марсе будут яблони цвести» (верилось тогда в такое). А потом я (вновь цепочка ассоциаций!) спросил:

– Слушай-ка, а я не рассказывал тебе, как охотился за летающими тарелками?

– Не…

– То есть не за тарелками, а за тарелочками. Но летали они не хуже космических!.. Это когда твой отец снова увлекся стрелковым спортом.

Насколько помню, случилось это в начале сорок восьмого года. Отчим вернулся откуда-то возбужденный, но трезвый. И сообщил, что он записался в спортивную команду. Мама как раз укладывала малыша Лёку в кроватку. Оглянулась и без лишней дипломатии сказала:

– В твоем-то возрасте?

Отчиму было тогда уже пятьдесят пять лет. Правда, выглядел он крепким, поджарым, а растущий животик прятал под ремнем черного полувоенного костюма.

На мамину реплику отчим не обиделся и снисходительно объяснил, что не собирается бегать, прыгать или выступать на боксерском ринге (хотя в давние годы случалось). Он будет заниматься стрельбой по тарелочкам. На специальном стенде. Там стрелк и с двустволками выстраиваются шеренгой перед специальными тумбочками с оружием и по очереди лупят одиночными и двойными выстрелами (дуплетами) по тарелочкам, которые выбрасываются в небо специальными метательными машинками. А что? Во время охоты на уток он, отчим, промахивается редко, за что пользуется среди приятелей заслуженным уважением. С какой стати он будет мазать по летающим мишеням? Ведь получал же призы в юные годы!

Мама сказала «дай-то Бог», но тут же выразила опасение, что независимо от стрелковых удач и неудач заканчиваться состязания будут в забегаловке «Метро» или в другой «американке». Отчим добродушно отверг эти «клеветнические измышления» и начал готовить боеприпасы для первой стрельбы: взвешивать на аптечных весах порох и дробь и набивать картонные патроны двенадцатого калибра…