Виктор Лунин - Солдат Яшка, красная рубашка, синие ластовицы [Совр. орф.]

Яшка повернулся на каблуках и хотел было выйти, но командир остановил его и дал ему полтинник, ничего не сказав.

— Рад стараться, ваше благородие! — брякнул Яшка.

— Чему ты рад, полтинники брать или проказы делать?

— И то и другое, ваше благородие, — позволил себе сказать Яшка, видя, что командир с ним шутит и в душе одобряет его удалой поступок.

В это время русские войска стягивались к неприступной крепости Измаилу, а потому отряд, державший Силистрию в осаде, был отозван туда, оставив ее. В городе Черноводы, он переправился через Дунай и пошел походом к назначенному месту. Поход продолжался дней десять или около того; наконец, пришли и расположились на правом фланге. Пошла та же история, что и под Силистрией. Прошел целый месяц и наступили холода. Болезненность в русских войсках развивалась все более и более. Прихворнул и Яшка, да в госпиталь ни за что не хотел идти и говорил навещавшим его в землянке товарищам, что болезнь его происходит от безделья. Впрочем, Яшка скоро поправился и опять стал проситься в охотники, но тут ему не приходилось позабавиться так, как он привык забавляться с турками.

Долго стояли под Измаилом русские войска в бездействии. Все чего-то ждали. Наконец, последовал военный совет, на котором решали вопрос: брать или не брать штурмом крепость? Большинство членов военного совета решили, чтобы оставить это дело до будущего раза, и войска русские по частям стали отступать. Как вдруг пронесся слух, что Суворов, знаменитый русский герой, скоро прибудет брать Измаил, и все остающееся еще войско повеселело. Действительно, Суворов не замедлил приехать, вернув назад встретившиеся ему войска, и закипела оживленная работа. Стали готовиться к штурму крепости. Делали лестницы и всякие приспособления. Сам Суворов разъезжал по частям войска и разговаривал с солдатами, с восторгом слушавшими боготворимого ими героя. Нельзя было узнать каждого солдата. Вместо унылых, изнуренных, полубольных людей, глазам наблюдателя представлялись чудо-богатыри.

Яшка был задумчив и чем-то озабочен. Он придумывал, что бы ему выкинуть с турками, но побоялся и порешил оставить до дня боя или до взятия крепости. В последнем он так же, как и другие солдаты не сомневался ни на одну секунду. Такова была непоколебимая вера русского солдата в Суворова, умевшего особенным манером говорить с солдатом, от которого он и не скрывал трудностей, такого или иного предприятия. Так и пред штурмом Измаила он говорил: «Стены Измаила высоки, а рвы глубоки, но матушка царица приказывает взять его приступом, и надо взять».

Наступил день штурма. Еще не рассветало, как в русском лагере начались, с соблюдением возможной тишины, сборы, а вскоре и двинулись колоннами войска. Яшка шел весело, как будто званным гостем на какой-нибудь праздник. Он забавлял своих товарищей шуточками и прибауточками. На него глядя и другие солдаты развеселились, позабыв о том, что многим из них не придется вернуться в живых к своим товарищам.

Не успели еще русские войска подойти к крепости на выстрел, как турки открыли с крепостных стен из пушек убийственный огонь, который не особенно вредил нашим, но тем не менее шальными снарядами вырывало из строя то одного, то другого солдата. По одну и по другую сторону Яшки убило наповал двух солдатиков, отчего Яшка не потерял бодрости духа и продолжал зубоскалить, как будто дело не до него касалось.

Рассветало, когда в русском лагере взвилась ракета, что было сигналом к приступу, и солдатики стройно приближались к стенам, с которых ружейные пули сыпались как град. Половину роты, в которой числился Яшка, уже перебило, а он продолжал преспокойно взбираться по лестнице и покрикивает: «Не робей, ребята, наша берет!» В числе первых взобрался он на стену крепости и начал работать, сначала штыком, а потом прикладом. Что ни махнет, то сшибет турка, и спешит то в ту, то в другую сторону подсоблять товарищам. Кучка солдат в том месте, куда успел пробраться Яшка, прибавлялась все больше и стала справляться с турками, и в самом скором времени они были сбиты на этом пункте, причем большая часть защитников была перебита.

Долго еще продолжался рукопашный бой. Турки отчаянно дрались. Схватился Яшка с одним здоровенным турком, но поскользнулся и упал, а турок тем временем насел на него и готов уже был покончить с ним, выхватив из-за пояса кинжал, но не успел он взмахнуть им, как один русский солдатик оглушил его по башке прикладом. Турок выпустил кинжал из рук и свалился на сторону. Этого было достаточно Яшке, чтобы он вывернулся из-под турка, и в свою очередь насел на него, приговаривая:

— Теперь ты не уйдешь от меня, — потом, обращаясь к стоявшему вблизи сотоварищу, прибавил:

— Ну-ка, махни, дружище, еще разок по башке.

Тот, к кому обращалась речь Яшки, пырнул турка штыком в грудь, а Яшка со всего размаху ударил его своим кулачищем по голове, и турок вытянулся во весь рост в предсмертном издыхании. А Яшка побежал подсоблять своим товарищам.

Тем временем и в других местах русские войска вторгались в крепость, оглашая воздух дружными криками «ура», и пошла потеха. Никому не было пощады, и тем более русские солдаты были раздражены тем, что турки, несмотря на явную свою гибель, не хотели сдаваться, а, засевши в долга стреляли. Отчаянно они дрались потому, что лучше и приличнее было солдату пасть на поле ратном, чем быть повешенным. А султанский фирман гласил, что тот из защитников Измаила, который останется в живых, будет повешен; стало-быть, так или иначе нужно умирать. Русские солдаты обращались с турками очень жестоко и, главным образом, потому, что на первых порах над ними не было никакого начальства. Партиями бегали они по городу, резали и грабили. На улицах валялись кучами трупы убитых турок, так что трудно было не только проехать, но и пройти без того, чтобы не наткнуться на труп. Между телами турок, то там, то сям виднелись и убитые русские солдаты, сложившие свои свои буйные головы по долгу службы и присяги. Только к вечеру все стихло. После этого целую неделю вывозили из города мертвые тела. Русских хоронили в отдельных могилах от турок, а последних, по большей части, бросали в Дунай, воды коего сделались красными от человеческой крови. На долю Яшки, как он утверждал, пришлось уложить человек сто. Много он спроворил турецкого добра, какое поудобнее было унести налегке с собою. Но делал он все это не из корысти, ибо по окончании дела он охотно обделял своих товарищей добром.

По взятии Измаила Ряжский полк погнали на ту сторону Дуная. Чуть не каждый день происходили стычки с турками, которые оробели до того, что целыми таборами обращались в бегство от кучки русских солдат.

Не доходя верст тридцать до Базарджика, Ряжский полк остановился на бивуаках. Яшка с горстью солдат был послан на разведки. Этот маленький русский отрядец наткнулся на табор турок, и произошла битва, а Яшка с пятью товарищами попал в плен, а остальные семь человек были убиты. Но недешево туркам стоила эта ничтожная победа. Их легло на месте человек с полсотни.