София Чацкина - Маленький Диккенс [Биографическая повесть]

— Мы ведь с ним давние друзья, — говорил он хозяину Чарли. — Сколько раз вместе коротали время с его отцом в буфетной. А он-то бедняжка… Когда б вы видели, как он пришел сюда в первый раз, такой маленький, храбрый, а сам ни жив, ни мертв. Трудно пришлось мальчонке. Уж мы-то знали… Нам ли не знать… А теперь вот счастье!

Арестант пришел в полный восторг.

— Погодите-ка почтеннейший, погодите, — крикнул он вдруг старичку, увидя, что тот собрался идти дальше. — Дайте-ка мне вашу спину… чуточку пониже… вот так…

И тут же, в тюремной галерее, пожилой арестант перелетел через голову почтенного хромого старичка, бывшего судебного чиновника. Пухленький старичок совсем оторопел от удивления. Арестант схватил его за пуговицу:

— Мы с вами выпьем, почтеннейший. Необходимо вспрыснуть, необходимо вспрыснуть!

Насилу от него отделались.

Когда Чарли вошел в камеру, вся семья уже была в сборе. Джон Диккенс, по обыкновению, сидел у окна. Он был гладко выбрит, и галстук был повязан под самым подбородком. Сапоги блестели. Лорнет снова висел на верхней пуговице сюртука. Лицо сияло. Он много и громко говорил. Словом, это был прежний Джон Диккенс.

— Необходимо, дочь моя, — говорил он Фанни, — поскорее отыскать хорошую портниху и сшить тебе нарядное платье. И шляпку тоже… да, да, конечно, красивую шляпу. Надо также сделать что-нибудь для Чарли; у него решительно неприличный вид. И для тебя, — обратился он к маленькой служанке. — Я намерен быть щедрым… да, да, я твердо намерен быть щедрым… — Тут он увидел Чарли и широко расставил руки.

Мальчик кинулся к отцу на шею.

— Твой отец не будет бедняком, когда выйдет из тюрьмы, говорил Джон Диккенс, прижимая к себе сына. — Мы не будем богаты, но дети мои больше ни в чем не станут нуждаться. Можешь больше не ходить на фабрику. Ты скоро поступишь в школу.

Он очень обрадовался, узнав, что квартирный хозяин Чарли поможет войти во владение наследством. Главное, поскорее выйти из тюрьмы. Когда это можно? Через несколько часов? Через несколько дней? Через неделю? Как, неужели только через неделю? Вам легко говорить. Понимаете вы, что значит лишняя неделя в тюрьме? Я задыхаюсь, мне нужен воздух!

— Я думаю, что раньше не удастся, мистер Диккенс. Необходимо выполнить некоторые формальности. Мы поторопимся, уверяю вас, мистер Диккенс, мы сделаем все возможное. А пока, будьте добры, покажите мне ваши бумаги.

Джон Диккенс заторопился и вытащил целый ворох.

— Ваша родословная, мистер Диккенс? Так, так… Теперь, кажется, все в порядке. Вам, конечно, придется немного поиздержаться. Но мы поведем дело как можно экономнее.

Ветхая лестница, ведущая на галерею, затрещала под быстрыми шагами. Дверь камеры распахнулась и вошла толпа арестантов. Во главе был тот самый пожилой арестант, которого Чарли раньше встретил в галерее. Темные глаза его весело блестели, а волоса на голове торчали щетиной. Он объявил:

— Мы решили отпраздновать ваше освобождение из тюрьмы, мистер Диккенс. Мы вас угощаем. Пир на весь мир. Весь двор уставим столами. Горы булок. Копны табаку. Ростбиф и плум-пуддинг — ешь до отвала. По кварте крепкого пива на брата. По бутылке вина каждому. А, мистер Диккенс?

Тут за пожилым арестантом прибежала маленькая девочка, его дочь. Она ему что-то зашептала. Лицо пожилого арестанта вытянулось.

— Вынужден распрощаться. Жена требует. Долг отца большого семейства и все прочее. Помните, мистер Диккенс: мы вас приглашаем. Мистрисс Диккенс, покойной ночи. Мисс Диккенс, мое почтение!

Весь вечер камера полна была людьми. Чарли, по просьбе отца, сбегал в буфет за вином. Мать нехотя дала ему денег… — Что делать? Уж так и быть, ради такого праздника!

На другой день все в тюрьме стали просить у Джона Диккенса денег взаймы. Он каждому обещал, как только вступит во владение наследством. Жена сердилась и спорила. Но он стоял на своем — пускай все радуются! Маленький хромой старичок часто заглядывал в тюрьму. Он сдержал обещание, хлопотал усердно. Стол Диккенса завален был грудами деловых бумаг. Чарли тоже помогал и бегал куда пошлют. Теперь он больше не ходил на фабрику.

Сам главный смотритель пришел поздравить Диккенсов. Но Джон Диккенс обошелся с ним важно и холодно; смотритель был злой, несправедливый человек, от него не мало приходилось терпеть арестантам.

Джон Диккенс и хромой старичок скоро стали большими друзьями.

— Мы считаем великим счастьем принимать под нашей кровлей такого человека, как вы, — говорил Диккенс доброму старичку. — Сами посудите, кто окружает нас в этой мрачной трущобе! Ваше общество для нас несказанное утешение. Вижу, что с вашей помощью нашим бедствиям скоро наступит конец. Передо мною открывается новая жизнь. Я блистательно устрою свои дела. Мое единственное желание — быть истинно деловым человеком. Мои родственники и родственники моей жены не раз осуждали меня и говорили, что я человек не деловой, хотя исполненный талантов. Я открыто презираю все эти пересуды и бесстрашно смотрю на свою судьбу. Но, что бы ни случилось и где бы мне ни пришлось жить, в доме моем всегда найдется комната и прибор за столом для вас.

Покончив с деловыми бумагами, Джон Диккенс принялся угощать гостя пуншем. Он суетился за столом, выжимая лимоны в горячую сахарную воду и смешивая воду с ромом. Он мешал, нюхал, пробовал, прихлебывал, лицо его сияло от удовольствия.

— Раскрывая теперь новую страницу моей жизни, пью за ваше здоровье! — сказал он, поднимая стакан.

В это время в камеру вошел сапожник, человек лет шестидесяти, с желтым лицом. Ростом он был очень мал и когда сел скрючась, казался почти карликом. Во рту у него торчал коротенький красный чубук. Сапожник курил и поглядывал на огонь в камине.

— Давно ли вы здесь? — спросил его пухленький старичок.

— Двадцать лет, — ответил сапожник. — А ведь вам не угадать, за что меня посадили.

— Верно за долги.

— Нет, я в жизни никому не был должен ни одного пенса…

— За что же?

— Угадайте сами.

Но старичок никак не мог угадать.

— Вот в том-то и дело, что вам не угадать, — сказал сапожник, вытряхивая пепел из трубки и вновь набивая ее табаком. — Меня посадили сюда за то, что я получил наследство.

Старичок глядел на него с удивлением.

— Вы мне не верите, — продолжал сапожник, спокойно покуривая трубку, — на вашем месте и я бы не поверил; но в том-то и штука, что я говорю истинную правду. Мне досталось от дальнего родственника наследство, я поделил наследство с его племянниками. Племянники перессорились и перегрызлись, а на меня подали жалобу в суд. В судейской конторе долго писали бумаги. Исписали шесть стоп, а я все платил за издержки. Наконец суд постановил: завещатель был не в своем уме, обязуем сапожника отказаться от своей доли наследства и вернуть его законным наследникам, а равно и уплатить суду все издержки по этому делу. Платить мне было нечем. Меня и посадили в тюрьму. Вот и вся чистейшая правда, вам за нее поручатся человек шестьдесят в тюрьме. Как видно, мне здесь и умереть придется.