Сергей Никитин - Приключения елочных игрушек

Маленького беглеца удалось обнаружить под диваном. Но когда папа отодвинул диван, мышонок шмыгнул под шкаф. Было воскресенье. Весь день мы двигали из угла в угол мебель, ползали по полу, но так и не поймали нашего мышонка. В поисках принимала участие Пуся. Она унюхивала мышь и подавала нам знак лаем.

Наконец все так устали, что без ужина сели у телевизора смотреть кино. Вдруг в соседней комнате опять раздался лай. Я бросился туда и увидел, что Пуся прижала мышонка лапой к полу и стоит над ним с таким победоносным видом, будто хочет сказать: вот я какая! Вы все ловили и не поймали, а я поймала!

Вслед за мной прибежала и мама. Она оттолкнула Пусю, схватила мышонка в обе ладони и стала на него дышать. Но он только дернулся тихонько и больше не двигался. Красные глазенки его стали голубыми и мутными.

После этого я долго не мог простить Пусю. А чтобы ей не попались другие мышата, мама натянула на полку тюлевую занавеску.

Однажды мы с братом Сашей гуляли в саду, где было много бабочек и фиалок. Старый сад совсем задичал. Яблоки и вишни росли сплошной стеной без единого яблочка и ягодки.

Под одной из яблонь мы обнаружили кучу листьев. Хотели уже пройти мимо, как вдруг в куче что-то зашуршало и зашевелилось.

Мы подбежали ближе и увидели заспанные глаза и черный носик ежа. Мы очень обрадовались такой находке. Посадили ежа в мою фуражку и отнесли домой. Там он сразу же забился под диван и целый день ничего не ел. Я выманивал его яблоком, кусочком сахара, молоком на блюдце, но он не выходил. Я даже поплакал немного в чулане, потому что брат сказал, что ежа придется выпустить.

На ночь мы разложили возле дивана все мои приманки. А утром с радостью обнаружили, что они исчезли — и яблоко, и кусочек сахара, и молоко с блюдца. Но вместе с ними исчез и еж.

Его искали по всему дому. Все уже отчаялись и бросили поиски, а вечером еж сам выдал себя. Когда мы с братом пили на кухне чай, в углу, в старой черной сумке, вдруг послышалась возня и тихое хрюканье. Это был наш Еж Ежович!

С тех пор он днем спал в сумке, а ночью бегал по комнатам, стуча коготками и похрюкивая.

На зиму Еж Ежович облюбовал себе место потеплее — старый папин валенок. Вытряхнуть его оттуда никак не удавалось, достать рукой даже в перчатке тоже было нельзя, и папа купил себе для рыбалки новые валенки.

В Доме пионеров был сторож, которого звали Тарасычем. Зимой он топил котельную и разгребал снег у крыльца, а летом поливал из шланга цветочные клумбы, подметал во дворе дорожки и посыпал их желтым песком.

В этих делах ему помогал пес Букварь. Он сидел в стороне и глядел на своего хозяина. У пса был хвост с кисточкой на конце, толстые моржовые усы и косматые, свисающие на глаза брови. Жить с такими бровями было очень неудобно: они мешали смотреть вверх, и поэтому всех, кто был выше его, Букварь узнавал по ногам.

Ноги в больших сапогах, от которых пахло дегтем, принадлежали хозяину. Иногда они крепко сжимали Букваря, а голос хозяина укоризненно говорил сверху:

— Опять ты, Букварь, съел у ребят клейстер! За это полагается беспощадно драть и сажать на цепь. Но по доброте душевной я тебя прощаю. В последний раз, помни!

Знал Букварь и ноги в скрипучих ботинках и полосатых брюках. Когда они проходили по двору, Тарасыч почтительным голосом говорил:

— Здравствуйте, товарищ директор!

Было еще много маленьких быстрых ног. За ними можно было гоняться с веселым лаем и даже хватать зубами за пятки. Но двух загорелых, обветренных, расцарапанных ног в ободранных сандалиях Букварь очень боялся. Как только они появлялись во дворе, он нырял под крыльцо и угрожающе рычал оттуда:

— Р-р-гав!..

Но его, такого маленького, лохматого и смешного, никто не боялся. Под крыльцо летели мелкие камешки, просовывался прутик, лезла страшная колючая метла, и тогда приходилось вмешиваться Тарасычу.

— Серебряков! — кричал он. — Опять ты собаку изводишь? А ежели тебя самого той метлой?

Однажды утром тридцать пар маленьких ног вышли со двора и зашагали по улице. Букварь хотел проводить их только до угла, но там его стали звать:

— Букварь, Букварь!

И он, потеряв от радости всякое благоразумие, кинулся вслед дружно топавшим ногам. А когда опомнился, то увидел перед собой что-то необыкновенное. Широкая-широкая полоса воды рябила, переливалась, сверкала на солнце, и по ней плыло огромное чудовище с пушистым хвостом, таким длинным, что он поднимался к самому небу. Чудовище тяжело ухало, шлепало по воде и протяжно кричало: «У-у-у-у…»

Попадись такому один на один, обязательно слопает.

Поджав хвост с кисточкой, Букварь кинулся в самую гущу маленьких ног и вдруг в ужасе припал к земле. Среди других шагали загорелые, обветренные, расцарапанные ноги в ободранных сандалиях.

Букварь хотел тут же нырнуть под крыльцо, но крыльца не оказалось. Он хотел найти защиту у ног в крепких сапогах, пахнущих дегтем, но их тоже не было. И тогда он понял, что пропал. Сейчас его опрокинут на спину, начнут закручивать усы, а потом завяжут узлом на затылке длинные уши. Прижавшись к земле, он жалобно тявкнул:

— Г-гав!

Но тут увидел ноги в полосатых брюках и немного успокоился: они внушали ему доверие.

Шли очень долго. Букварь уже начал повизгивать от усталости. Но вот все остановились, побросали на землю мешки, от которых вкусно пахло хлебом, нарубили сухих сучьев и затопили котельную, только здесь ее почему-то все называли не котельной, а костром.

Букварю дали хлеба. Потом вбили в землю колья и построили парусиновую конуру. Осмотрев ее, Букварь решил, что для одного она слишком просторна. Не стоило, пожалуй, так стараться.

Он лег снаружи на клочок сена, сладко зевнул и закрыл глаза. И сейчас же ему приснился страшный сон. Снилось, что его перевернули на спину, закручивают усы и вот-вот завяжут узлом на затылке уши. Он проснулся и ушел в парусиновую конуру, где забился в самый дальний угол.

Спал он очень долго, потому что устал и наелся. А когда проснулся и выбрался через щелочку между землей и парусиной наружу, все кругом неузнаваемо изменилось. Широкая водная полоса тускло синела. Кусты, трава, туман тоже были синими. И в темном небе, прекрасный и печальный, висел диск луны. Отчего-то томительно сжалось маленькое сердце Букваря. Он сел, поднял к этому диску голову и протяжно завыл.

— Букварь! Букварь!.. — тихо позвал его кто-то.

Он радостно бросился на этот зов, но тут же опять прижался к земле. Перед ним были знакомые расцарапанные ноги.

— Букваренька! Песик мой! — настойчиво и ласково звал его прежний голос.