Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

— Здравствуйте, м-р Хоббс! Вот жаркий-то день нынче!

Но так как дни проходили за днями, а мечты м-ра Хоббса не сбывались, то ему стало очень тяжело и грустно. Даже газеты не доставляли ему прежнего удовольствия. Прочтет газету, положит ее на колени и уставится неподвижным взором на высокий стул. На длинных ножках этого стула остались некоторые знаки, наводившие на м-ра Хоббса тоскливое уныние. То были знаки, оставленные пятками будущего графа Доринкура, имевшего обыкновение во время разговора усиленно болтать ногами. Видно, даже юные графы обивают ножки того, на чем сидят; благородная кровь и древний род этому, должно быть, не препятствуют. Насмотревшись на эти знаки, м-р Хоббс обыкновенно вынимал свои золотые часы, открывал их и созерцал надпись: «От стариннейшего друга, лорда Фонтлероя, м-ру Хоббсу. Когда увидишь сей стишок, то вспомни обо мне, дружок». Наглядевшись, он громко захлопывал часы, со вздохом поднимался, становился в дверях, между ящиком с картофелем и бочкою с яблоками, и смотрел на улицу. Вечером, заперев лавку, он закуривал трубку и медленно шел по мостовой, пока не доходил до дома, где жил Кедрик. На доме стояла надпись: «Сей дом отдается внаймы». М-р Хоббс обыкновенно останавливался здесь, смотрел на эту вывеску, качал головою, напряженно раскуривая трубку, и через несколько времени с печальным видом уходил обратно.

Так прошли две или три недели, пока у него не явилась новая мысль. Будучи тяжел и неповоротлив, он не скоро додумывался до чего-нибудь нового. Обыкновенно он не долюбливал новых мыслей, предпочитая им старые. Однако, спустя две или три недели, в течение которых, вместо того, чтобы улучшаться, дела все шли хуже и хуже, в нем начал медленно и осторожно возникать новый план. Он вознамерился пойти к Дику. Много трубок он выкурил, прежде чем пришел к этому заключению, но в конце концов все-таки пришел к нему. Нужно было повидать Дика. Насчет Дика ему было все известно от Кедрика, а идея его была та, что Дик, обсудив дело сообща, может быть, несколько утешит его. И вот, в один прекрасный день, когда Дик был сильно занят чисткой сапог одного посетителя, дюжий человек, с хмурым лицом и лысой головой, остановился на мостовой и несколько минут рассматривал вывеску, на которой было изображено:

«Профессор Дик Типтон Непобедимый».

Он смотрел на вывеску так долго, что Дик заинтересовался им и, сделав заключительный взмах по сапогам своего посетителя, сказал незнакомцу:

— Угодно положить лоск, сэр?

Дюжий мужчина сделал осторожно несколько шагов вперед и поставил ногу на скамейку.

— Да, — произнес он.

Затем, когда Дик принялся за работу, дюжий мужчина переводил глаза с Дика на вывеску, с вывески опять на Дика.

— Откуда это у тебя? — спросил он.

— От одного друга-малыша, — сказал Дик. — Всю обстановку подарил мне. Прекрасный был малый. Он теперь в Англии. Поехал лордом там ихним сделаться.

— Лорд… лорд, — спросил с тяжеловесною медленностью м-р Хоббс, — лорд Фонтлерой — должен сделаться графом Доринкуром?

Дик чуть не выронил щетку.

— Как!? — воскликнул он. — Вы сами его знаете?

— Я знал его, — отвечал м-р Хоббс, вытирая свой мокрый лоб, — с самого его рождения. Всю нашу жизнь мы были знакомы — вот мы как.

Он решительно не мог говорить об этом без волнения. Он вытащил блестящие золотые часы, и, открыв их, показал Дику внутреннюю доску.

— Когда увидишь сей стишок, то вспомни обо мне, дружок! — прочитал он. — Это был его прощальный подарок мне. Не хочу, чтобы вы меня забыли — так он говорил. Да я бы помнил о нем, — продолжал он, качая головой, — когда бы он мне и ничего не дал, и я б от него и порошинки потом не видел. Это был товарищ такой, что всякий стал бы его помнить.

— Чудеснейший был малый, — подтвердил Дик. — А смышлен-то как — не видывал я еще такого смышленого. Я его страсть как уважал; мы с ним тоже друзьями были с самого начала. Я достал ему мячик из-под дилижанса, и он этого никогда не забывал; часто, бывало, приходил ко мне с матерью, а то с нянькой; придет и сейчас закричит: «Эй, Дик, здорово!» да так ласково всегда, словно взрослый мужчина, несмотря, что еще такой маленький пузырь был. Веселая была голова; случится, бывало, какая незадача — тоска возьмет; а пришел он, глядишь и разговорит тебя.

— Так, так, — подтвердил м-р Хоббс. — Жаль было такого в графы отдавать. Пусти они его по нашему колониальному или хотя по мануфактурному делу, то-то бы из него делец вышел; на славу бы делец вышел!

И он с самым горьким сожалением покачал головою.

Ясно было, что сразу им не успеть переговорить обо всем, а потому они условились, что на следующий день Дик придет к м-ру Хоббсу в лавку и проведет с ним вечер. Этот план очень понравился Дику. Он провел на улице почти всю свою жизнь, но никогда не был дурным мальчиком и в душе питал всегда желание устроить себе приличное существование. С тех пор, как он повел свое дело самостоятельно, он успел скопить столько деньжонок, что имел возможность ночевать в доме, а не под открытым небом, и стал уже надеяться достигнуть со временем и еще лучшего положения. Таким образом, приглашение в гости к осанистому, почтенному человеку, владельцу колониальной лавочки, да еще с лошадью и повозкой, казалось ему настоящим событием.

— А что, друг любезный, не знаешь ли ты чего насчет графов и замков? — осведомился м-р Хоббс. — Я бы не прочь разузнать о них поподробнее.

— Есть тут об них одна история в Дешевой Газете, — сказал Дик. — Называется она преступление Графской короны или месть графини Мэй. Занятная вещь к тому же. Кое-кто из наших берут ее читать.

— Захвати ее ко мне с собою, — обрадовался м-р Хоббс, — я тебе заплачу, что стоит. Забери все, что найдешь, где говорится о графах. Если не о графах, то хоть о маркизах что ли или герцогах — пригодится и это, хотя он никогда не понимал ни про герцогов, ни про маркизов. Заходила у нас с ним речь и о коронах графских, только мне что-то не приходилось видать их. Думается мне, здесь их не держат.

— Должны бы быть, кажется, — сказал Дик, — только я не знаю, не видывал.

— Вероятно, их очень мало спрашивают, — заметил м-р Хоббс в заключение.

Таково было начало очень тесной дружбы. Когда Дик пришел в лавку, м-р Хоббс принял его очень радушно. Он предложил ему стул около кадки с яблоками и, когда молодой гость его уселся, он сделал по направлению их жест рукой, в которой держал трубку, и сказал:

— Угощайся сам.

После этих слов он принялся просматривать свои деловые бумаги, а затем они читали и разговаривали о британской аристократии. При этом м-р Хоббс усиленно курил свою трубку и часто качал головою. Он закачал ею особенно сильно, указывая на высокий стул со следами на ножках,