Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

— Просто не верится! — воскликнула она. — Я слышала, будто ребенок делает чудеса, и начинаю верить этому. Говорят, что брат обожает мальчика и почти не расстается с ним. А как он им гордится! Право, я думаю, что ему хочется показать его нам.

И она приняла приглашение тотчас же.

Когда они с мужем подъехали к Доринкурскому замку, было уже совсем к вечеру, и она прошла прямо в свою комнату, не видавшись с братом. Одевшись к обеду, она вышла в гостиную. Граф стоял около камина в важной, вытянутой позе; рядом с ним, в черном бархатном костюме, с большим кружевным воротником a lа Вандейк, стоял маленький мальчик, с таким красивым круглым личиком и смотревший на нее такими чудными, дышавшими искренностью глазами, что леди Лорридэйль едва не вскрикнула от удовольствия и удивления.

Здороваясь с графом, она назвала его именем, которого не употребляла со времени своего девичества.

— Э, Молинё, — сказала она, — это ребенок?

— Да, Констанция, — отвечал граф, — он самый. Фонтлерой, это твоя бабушка, леди Лорридэйль.

— Как вы поживаете, бабушка? — сказал Фонтлерой.

Леди Лорридэйль положила ему на плечо руку и, посмотрев несколько секунд на его поднятое к ней лицо, нежно поцеловала его.

— Я твоя бабушка, Констанция, — сказала она, — и любила твоего бедного папу; а ты очень похож на него.

— Я рад бываю, когда мне говорят, что я похож на него, — отвечал Фонтлерой, — потому что, кажется, его все любили — точно так же, как Милочку — бабушка Констанция (он прибавил эти два слова после короткой паузы).

Леди Лорридэйль была в восхищении. Она опять наклонилась к нему с поцелуями, и с этой минуты они стали горячими друзьями.

— А что, Молинё, — сказала она потом графу тихо, — ведь вряд ли могло бы быть лучше этого?

— Думаю, что нет, — отвечал сухо его сиятельство. — Он прекрасный мальчик. Мы большие друзья. Он считает меня самым милым и кротким из филантропов. Признаюсь тебе, Констанция, — в чем бы ты, впрочем, сама убедилась — что я предвижу некоторую опасность сделаться старым глупцом в своих чувствах к нему.

— А что думает о тебе его мать? — спросила леди Лорридэйль со свойственною ей прямотою.

— Я ее не спрашивал, — ответил граф, слегка нахмурившись.

— Так вот что, Молинё, — заметила леди Лорридэйль, — я буду до конца откровенна с тобою и скажу тебе, что я не одобряю твоего образа действия и намерена при первой возможности съездить к м-сс Эрроль; так что если ты хочешь со мною ссориться, то уж лучше выскажись сразу. То, что я слышу о ребенке, убеждает меня в том, что мальчик всем обязан ей. Нам даже дома говорили, что твои фермеры победнее уже и сейчас обожают ее.

— Они обожают его, — сказал граф, кивнув в сторону Фонтлероя. — Что касается м-сс Эрроль, ты найдешь в ней хорошенькую молодую женщину. Я несколько обязан ей за передачу части своей красоты мальчику, и ты можешь, если желаешь, отправиться к ней. Все, чего я требую, это чтобы она оставалась в Каурт-Лодже, и чтобы ты не настаивала на моем визите к ней, — и он опять несколько нахмурился.

— Однако он теперь не так ненавидит ее, как прежде — это для меня ясно, — говорила потом Констанция своему мужу. — Он до некоторой степени изменился, и, как это ни кажется невероятным, Гарри, мое мнение, что он становится похожим на человеческое существо, благодаря не чему другому, как лишь своей привязанности к этому невинному, любящему ребенку. Что ребенок любит его, в этом не может быть сомнения — стоит только увидеть, как он облокачивается на его кресло или к нему на колена. Его собственные дети сочли бы это лаской к тигру.

На следующий день она побывала у м-сс Эрроль. Вернувшись, она сказала брату:

— Молинё, ведь это милейшая женщина, какую только можно себе представить! Голос у нее точно серебряный колокольчик, и тебе нужно благодарить ее за то, что она сделала мальчика таким, каков он есть. Она дала ему не только свою красоту, и ты сделаешь большую ошибку, если не уговоришь ее переехать сюда и заняться вами. Я приглашу ее к себе в Лорридэйль.

— Она не уедет от сына, — заметил граф.

— Пусть и он тоже приедет, — смеясь сказала сестра.

Но она знала, что Фонтлероя к ней не отпустят. С каждым днем ей становилось виднее, насколько оба тесно сжились друг с другом; она видела, что все честолюбие и вся любовь сурового и гордого старика сосредоточилась на ребенке, и что теплая, невинная душа последнего отвечала ему полнейшим доверием и самой искренней привязанностью.

Она знала также, что главною побудительною причиною для устройства большого обеда было тайное желание графа показать свету своего внука и наследника и дать приглашенным случай убедиться, что мальчик, о котором так много говорили, даже лучше, чем можно было судить по ходившим о нем слухам.

— Бевис и Морис были для него таким горьким унижением, — говорила она мужу. — Все это знали. Он просто ненавидел их. Теперь зато гордость его вполне торжествует.

Вероятно, из числа принявших приглашение на обед не было ни одного, который бы не интересовался маленьким лордом и не рассчитывал увидать его.

И вот, когда пришло время, его увидали.

— У малого хорошие манеры, — говорил граф. — Он никому не будет в тягость. Дети обыкновенно или идиоты или сорванцы — мои оба были такие — а он действительно может отвечать, когда с ним заговаривают, или молчать, когда его не спрашивают. Он никогда не надоедает.

Но ему не дали долго молчать. Каждый находил, о чем заговорить с ним. В сущности, всем хотелось, чтобы он говорил. Дамы ласкали его и задавали ему вопросы; мужчины тоже расспрашивали его и шутили с ним, как раньше на пароходе во время переезда из Америки, Фонтлерой не совсем понимал, почему они иногда так смеялись его ответам, но он так привык к тому, что его серьезные речи встречались смехом, что и не обращал на это особенного внимания. Он был чрезвычайно доволен вечером.

Богатые комнаты были так ярко освещены, столько было цветов, мужчины казались такими веселыми, а на дамах были такие чудесные платья, и в волосах и на шее столько блестящих украшений! В числе гостей находилась одна молодая особа, которая, как он слышал из разговоров, только что приехала из Лондона, где провела «сезон»; она была так очаровательна, что он не мог отвести от нее глаз. Это была довольно высокая девушка, с маленькой, горделиво державшейся головкой и очень мягкими черными волосами; глаза ее цветом походили на незабудки, а на щеках и губах играли розы. Одета она была в прекрасное белое платье, а ее шею охватывала жемчужная нить. Одно казалось Кедрику странным в этой молодой особе. Около нее стояло столько мужчин, старавшихся, повидимому, ей понравиться, что Фонтлерой счел ее за нечто вроде принцессы. Он так заинтересовался ею, что, сам того не замечая, пододвигался к ней все ближе и ближе, так что, наконец, она обернулась и заговорила с ним.