Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фонтлерой

Профессор Дик Типтон, всегда отличался сообразительностью, а необходимость добывать себе кусок хлеба на улицах огромного города сделала ум его еще более острым. Привыкнув смотреть в оба, он выработал в себе находчивость, и, сказать, по правде, ему вполне по сердцу пришлось ощущавшееся им в эту минуту возбужденное состояние. Если бы только лорд Фонтлерой мог заглянуть этим утром в лавку, то он, без сомнения, заинтересовался бы происходившим в ней, если бы даже все эти рассуждения и планы были направлены к решению судьбы кого-либо иного, а не его самого.

М-р Хоббс казался подавленным, тогда как Дик был вполне оживлен и полон энергии. Он начал писать письмо Бену и приложил к нему вырезанную им из газеты картинку; а м-р Хоббс написал два письма: одно Кедрику, а другое графу. Пока они были заняты этой работой, Дику пришла новая мысль.

— Стой, — сказал он, — ведь приятель, что дал мне газету, адвокат. Спросим его, что нам лучше сделать. Адвокатам это все известно.

М-р Хоббс был поражен этою мыслью и деловитостью Дика.

— Вот это так! — отозвался он. — Это их адвокатское дело.

И, оставив лавку на руки своему подручному, он поспешно натянул на себя пальто и отправился с Диком в центральную часть города. Здесь они оба скоро явились с изложением своего загадочного дела в контору м-ра Гаррисона, к немалому удивлению молодого юриста.

Не будь он очень молодым адвокатом, с умом весьма предприимчивым и массою свободного времени, он, пожалуй, не занялся бы так охотно тем, что они ему сказали, тем более, что сообщенное ими казалось таким странным и невероятным. Но случилось так, что у юного юриста было как раз очень мало дела, и он уже знал Дика, а Дик сумел рассказать суть дела очень живым и толковым языком.

— Скажите, — добавил м-р Хоббс в заключение речи своего друга, — во что вы цените свое время и сколько возьмете за тщательное рассмотрение этого дела, и заплачу я, Силас Хоббс, угол Пустой улицы, торговля овощным и колониальным товаром.

— Хорошо, — сказал м-р Гаррисон, — это будет нешуточное дело, если выгорит, и для меня почти столько же, сколько и для лорда Фонтлероя. Во всяком случае навести справки не мешает. Повидимому, существует сомнение насчет ребенка. Женщина дала несколько противоречивые показания относительно его возраста и этим вызвала подозрение. Первым, кому нужно написать, это брату Дика и адвокату графа Доринкура.

День еще не кончился, а уже оба письма были написаны и отправлены по двум разным направлениям — одно с почтовым пароходом, отходившим из Нью-Йорка в Англию, а другое по железной дороге в Калифорнию. Первое было адресовано м-ру Хавишаму, а второе Бенжамину Типтону.

В тот же вечер, после закрытия лавки, м-р Хоббс забрались с Диком в заднюю комнату и пробеседовали там до полуночи.

Удивительно, в какое иной раз короткое время могут совершаться замечательнейшие события. Всего несколько минут нужно было, повидимому, для того, чтобы коренным образом изменить судьбу маленького мальчика, болтавшего ногами, сидя на высоком стуле в лавке м-ра Хоббса, и чтобы из маленького мальчика, жившего самой простой жизнью в глухой улице, превратить его в английского дворянина, наследника пышного титула и огромного богатства. Всего несколько минут потребовалось, повидимому, для того, чтобы превратить его из английского дворянина в лишенного всяких средств маленького самозванца, не имевшего ни малейшего права хотя бы на ничтожнейшую долю того блестящего положения, которым он пользовался. И, как бы это ни казалось удивительным, меньше, чем можно было ожидать, потребовалось времени, на то, чтобы картина снова резко изменилась, и он получил обратно все, чего ему предстояло лишиться.

Меньше времени понадобилось на эту последнюю перемену потому, что женщина, называвшая себя леди Фонтлерой, была далеко не так умна, как она была испорчена, и когда м-р Хавишам стал подробнее расспрашивать ее относительно ее брака и ее сына, она дала сбивчивые показания и этим возбудила подозрения, а раз спутавшись в своих объяснениях, она потеряла присутствие духа, вышла из себя и в возбужденном состоянии и гневе еще больше себя выдала. Все ее промахи касались ребенка. Повидимому, не было сомнения в том, что она была замужем за Бевисом, лордом Фонтлероем, поссорилась с ним и, получив известную плату, проживала отдельно от него; но м-р Хавишам убедился, что ее рассказ относительно рождения сына в известной части Лондона был ложный; и как раз во время переполоха, вызванного этим открытием, пришли из Нью-Йорка письма от молодого адвоката и от м-ра Хоббса.

Интересен был вечер, когда пришли эти письма, и когда м-р Хавишам и граф сидели в библиотеке и обсуждали свои планы.

— После трех первых свиданий с нею, — говорил м-р Хавишам, — я начал сильно подозревать ее. Мне казалось, что ребенок старше, чем это выходило по ее словам, и она уклонилась в сторону, говоря о времени его рождения, а затем старалась всячески замять тот вопрос. Сведения, заключающиеся в этих письмах, совпадают с некоторыми из моих подозрений. Всего вернее, по-моему, тотчас же вызвать по телеграфу обоих Типтонов — конечно, ничего не говоря ей об этом — и неожиданно для нее свести их между собою. Ведь, в сущности, она не больше, как грубая, неумелая выдумщица. Я полагаю, что со страха она сразу во всем признается.

И вот как все это произошло. Ей ничего не говорили, и м-р Хавишам держал ее вне всякого подозрения, продолжая по-прежнему видаться с нею, причем уверял ее, что занят разбором ее показаний. Она действительно начала приобретать такую уверенность в успех своего дела, что забыла всякую опасность и стала дерзкой до невозможности.

В одно прекрасное утро, когда она сидела в приемной своего помещения, в гостинице под названием «Доринкурский герб», и строила про себя радужные планы, ей доложили о приезде м-ра Хавишама. Когда он вступил в комнату, вслед за ним вошли еще трое — с острыми чертами лица мальчик, рослый молодой человек и, наконец, сам граф Доринкур.

Она вскочила на ноги и испустила крик ужаса. Этот крик вырвался у нее, прежде, чем она успела сдержать его. Если она когда-нибудь и вспоминала об этих вновь пришедших людях, то считала, что они находятся за много тысяч миль от нее, и никогда не думала снова увидеться с ними. Сказать правду, при виде её Дик скорчил гримасу.

— Здорово, Минна! — сказал он.

Высокий молодой человек — то был Бен — остановился на минуту и посмотрел на нее.

— Знаете вы ее? — спросил м-р Хавишам, глядя то на одного, то на другую.

— Да, — сказал Бен. — Я ее знаю, и она меня знает.

Он повернулся к ней спиной и стал смотреть в окно, как будто уже один вид ее был ему ненавистен. Тогда, видя себя окончательно разбитою и выведенною на чистую воду, она потеряла всякий рассудок и пришла в такую ярость, какой Бен и Дик уже и прежде бывали свидетелями. Лицо Дика вторично исказилось насмешливой улыбкой, пока он смотрел на нее и выслушивал брань и страшные угрозы, которыми она осыпала всех присутствовавших.