Гонзаго Приват - Воспоминания собаки Мускуби [Рассказ]

— Посмотри же отец, как Муска ловка! Можно подумать, что она всю жизнь только это и делала. — Мускуби! Мускетта! Муска!

Муска — что за милые имена мне давали! Я еще раз обернулась, чтобы послать последнее и нежное прости!

Сколько у меня было благих намерений! Как я гордилась этой похвалой! Я клялась себе сделаться лучшей собакой стада, самой верной, самой усердной и самой послушной. Все это, быть может, навсегда удалит меня от моего дорогого хозяина, но зато я честно исполню свой долг: своей службой ему я заслужу его привязанность, я оправдаю его хорошее обо мне мнение.

Все ведь работают, трудятся, могла ли и я дольше оставаться ничего не делая?

Около 12 часов, пройдя уже несколько деревень, мы увидали человека, опустившего перед нами барьер.

Затем человек этот, подойдя вплотную к барьеру, стал махать маленьким красным флажком, который был у него в руке. Я просунула морду между брусьями деревянного забора.

До чего странная дорога пересекала наш путь! Две длинные железные полосы тянулись одна параллельно другой, далеко-далеко, сверкая на солнце. Между ними тянулась дорожка, с почерневшим от угля, крупным щебнем и ни малейшей травкой. А по обе стороны этой странной дороги высились высокие столбы, соединенные между собой целой дюжиной проволоки, тянущейся без конца.

Что бы это могло быть?

Пока я это обдумывала в своем бедном собачьем мозгу, вдруг раздался глухой гул и земля задрожала под нашими ногами. Овцы сбились в кучу, подняли головы и с вытянутыми шеями беспокойно вглядывались по направлению раздавшегося гула.

С немалым усилием я просунула голову через решетку.

Ах, какой ужас! Какое страшилище я увидала! Прямо передо мной, пожирая нас своим огромным красным глазом, неслось со стремительной быстротой безобразное черное разъяренное чудовище, испуская из себя огонь и пламя, изрыгая клубы густого дыма.

А какие крики! Какие раздавались рычания, когда оно пронеслось мимо меня, таща за собой бесчисленное множество вагонов, наполненных быками… очевидно, это был его завтрак, который он воровски забрал с пастбищ!

Не волк ли это? — подумала я.

Полная ужаса, ослепленная дымом, оглушенная раздирающим гулом, я безнадежно трясла головой, чтобы высвободить ее… но ничего не могла поделать; я слышала, как смеялся человек с красным флажком, как смеялся Тисте. Наконец, я почувствовала, что две руки пригнули остатки моих ушей, и моя толстая голова высвободилась из западни, куда я ее так глупо засунула.

Вдали чудовище, быстро скользя, дымя, пыхтя, рыча, исчезло в ущелье горы, унося с собой свою добычу.

Человек с флажком поднял барьер, проход был свободен.

— Ваша собака, Тисте, здорово струсила, — сказал он.

— Да, она еще молода и никогда не видала железной дороги.

Итак, это не волк!.. — я вздохнула свободнее.

Мы продолжали наш путь спокойно до заката солнца.

Когда наступили сумерки, показались первые холмы, огибавшие подошвы гор.

Когда наступили сумерки, показались первые холмы огибавшие подошвы гор.

Я была поражена: горы не были голубые!.. все же я их узнала, — это были те же горы, которые я столько раз видела, греясь на солнышке на крыльце.

Теперь я увидала их серыми, изредка покрытыми светло-зелеными пучками тимьяна и лаванды.

Какая удивительная страна!

Ни одной деревни, ни одного домика. На высотах видны были несколько башен среди зеленых дубов. И какие дубы! Карлики. Пожалуй, не выше буксов нашего сада.

Невольно я пожалела нарядные платаны большой дороги, чудные тополя нашей речки, грациозные ивы и душистые липы над плотиной нашей красивой мельницы.

После двенадцатичасового перехода, мы остановились.

Тисте сел, свесив ноги на краю канавы, наполненной наполовину водой. Я воспользовалась, этим, чтобы выкупаться. Я была вся покрыта пылью после такого длинного путешествия. Бедные мои глаза были полны песка! Мне нужно было умыться.

Когда овцы улеглись, пастух позвал собак и дал каждой из нас по краюхе хлеба с большим куском сыра.

Мне показалось, что я никогда так вкусно не ела, а между тем я с раннего детства привыкла к хорошей, тонкой пище.

Но аппетит превращает всякую грубую пищу в лакомый кусок.

После обеда, который мы быстро проглотили, — ведь, мы с утра ничего не ели, — пастух вынул из своего мешка металлический котелок и пошел подоить нескольких овец. Напившись сначала сам, он дал молока и всем нам.

Я всегда любила молоко, а мои сотоварищи по дому научили меня, как надо быстро лакать.

Я вспомнила их уроки, и могу вас уверить, что я не ограничилась лизанием миски. О нет!

После такой прибавки к нашему обеду, мы легли и удобно вытянулись. Наш сон продолжался до полуночи. Когда мы проснулись, луна красиво вырисовывалась над нашими головами на небе. Вокруг все было видно как днем.

Тисте, который тоже прилег, завернувшись в свой большой плащ, быстро встал и звуками своей свирели собрал своих овец и собак. Через час мы узкими тропинками уже достигли вершины первых холмов. На другое утро, еще до рассвета мы дошли до половины горы цели нашего путешествия; перед нами расстилалось широкое плато, разделенное оврагами, между которыми зеленели чудные луга с сочной травой в полном цвету.

Как странно! Величественное солнце выходило из-за снежных вершин, а под моими ногами, — наяву ли это, или во сне, я не отдавала себе отчета, — тихо плыли облака, закрывая равнину, которая только что расстилалась под нами.

Облака плыли, задевая кусты дубов и оставляя свои белые обрывки на краях скал, висевших над пропастью.

О дивная картина! Я не могла оторваться от нее! По мере того как солнце поднималось над горизонтом, облака окрашивались в розовый цвет; они сверкали ни с чем несравнимым блеском, тихо скользя перед нашими взорами. Разве мы оставили землю? Может быть я своими лапами касалась луны? Это продолжалось мгновение, скоро заблуждение исчезло. Как только солнце достигло последней вершины и появилось в полном своем блеске, оно озарило все вокруг белым ослепительным светом и тучи на уступах гор быстро растаяли.

Моим глазам равнина представилась совсем мокрая, и я поняла, что пока мы грелись наверху, внизу шел дождь.

Тисте нашел свой прошлогодний шалаш.

Дожди его не мало испортили. Его крыша из переплетенных ветвей, покрытая дерном, во многих местах разошлась и пропускала воду. Но дверь шалаша была в порядке, и пастух потирал себе от удовольствия руки, видя, что исправления потребуют немного времени и труда. Он пошел нарезать зеленых дубовых ветвей, чтобы заменить те, которые провалились под тяжестью снега. Он покрыл их новым дерном, аккуратно вырезанным, и несколько часов спустя его жилище было в полном порядке.