Олег Кузнецов - Похождения хитрого Соленопсиса [Рассказы]

И вдруг что-то трепыхнулось в высокой кроне одной из сосен, и затем мохнатая тень переметнулась, не нарушив тишины, с верхних ветвей на нижние. И в густых елях шевельнулось… И на той вон березе кто-то есть, иначе не застучали бы друг о друга набрякшие почки…

А это пожаловали крылатые могильщики. У сороки, самой нетерпеливой и глупой, не хватило выдержки: прямо на виду перелетела с одного дерева на другое, и заметно было, как вздрагивает у нее от нетерпения тонкий хвост. А остальные себя не выдают. Затаились ястреб-тетеревятник, две подружки лесные вороны, трепетная пустельга и, наконец, главная виновница сборища — уже известная старая ворона из далекого села.

Ну конечно же, и она была здесь, причем ближе всех к добыче, на березе. Ее озабоченность граничила с затравленностью и, пожалуй, могла даже вызвать сочувствие. Ее голова, зыркая во все стороны, вертелась так энергично, что, казалось, вот-вот птица сама себе свернет шею. По временам она уже знакомым движением, напоминавшим оттачивание ножа о брусок, принималась чистить и без того чистый клюв о ветку, и было в этом что-то нервное, на грани срыва.

Понять ворону легко. Она, отступившись давеча от терпевшего бедствие кабаненка, предугадала дальнейшие события и не полетела пока в свое село, решив выждать, сохраняя, но возможности, в тайне свое открытие. Со всяческими предосторожностями она перелетала с дерева на дерево и ничего не упустила из злосчастных приключений облюбованной жертвы. Что же касается тайны, то ее удалось сберечь только от зверей, но не от птиц. И замечены-то были перепархивания вороны только одной сорокой, а результат — вот он: собралась целая орава. И хотя все молчат и прячутся, боясь привлечь новых домогателей, веселая тризна в узком кругу вряд ли получится. Оттого и разволновалась ворона. Кабаненок-то маленький! А тут еще нелегкая принесла откуда-то ястреба…

Усиливая вороньи опасения, в недальнем просвете между соснами пунктиром трассирующих снарядцев промелькнули одна, две, три, четыре сороки. И откуда они взялись? Нет, никак нельзя было медлить.

Ринувшись вниз, ворона с треском опустилась невдалеке от распростертого кабаненка. Не очень-то надеясь на неоспоримость своего первенства, она вызывающе огляделась и только после этого направилась к добыче. Она шла, широко расставляя пальцы, чтобы не оступаться в щели между крапивным настилом, шаги делала большие и твердые.

Важностью осанки вороне, по-видимому, удалось убедить скрытых зрителей в своем праве открыть пир, а значит, взять себе лучший кусок — кабаний глаз, например. Но когда она, чуть ли не монументальная, встала над кабаненком и замахнулась уже клювом для первого удара, ущербный характер досадно подвел ее. Она вдруг суетливо завертелась, присела, даже ее физиономия, видная наблюдателям в профиль, отразила вдруг какое-то явно неблагородное чувство. И всем стало ясно, что главную роль присвоила птица, не заслуживающая почтения, просто воровка какая-то. И сразу же раздался обличительный сорочий треск, равносильный публичному освистанию!

Сбросив с себя остатки притворства, ворона торопливо клюнула туда, где, как ей показалось, находился вкусный глаз жертвы, а на самом деле в ее ухо, за что-то ухватилась, дернула…

Да и дернула она, конечно же, за ухо, и эта известная воспитательная мера привела к обычному, в сущности, результату: наказанный взвился, заверещав благим матом!

Ворона, забыв, что создана для полета, шарахнулась кубарем в сторону и издала настолько жуткий крик, что его и несуеверный человек напугался бы. Участники предполагаемого пиршества (числом уже не меньше десяти) тоже с криками сорвались с ветвей и, мгновенно соединившись в разноперую стаю, завертелись в стремительном воздушном хороводе.

Кабаненок тем временем вернулся на землю, но не приземлился, а приводнился, добавив шуму, в злосчастной канаве. Вытаращив глазенки, он стремительно переплыл на тот берег и исчез.

Все кончилось. Ястреб, как бы устыдившись своей причастности к неприличной компании, набрал высоту, равнодушным голосом вещая, что он не хотел и не хочет ни кабанятины, ни сорочатины, ничего… Ворона, спохватившись, полетела по прямому, безо всяких зигзагов маршруту в свое село. Разлетелись в разные стороны и остальные птицы.

Поздно вечером, когда дрозды замолкли, а вальдшнепы, покряхтывая, потянули мимо высокой березы, веприца неподвижно стояла под исколотой остриями звезд крышей логова. Утомленные длинным пережитым днем, у ее ног, сбившись, спали кабанята. Она и сама по временам задремывала, но тотчас же просыпалась — смутная тоска томила ее.

Она была знакома веприца, эта тоска… И в прошлые годы, в первые дни материнства, обычно вот в такой же час покоя она вдруг начинала ощущать странный разлад с безмятежно отдыхающим выводком. Кабанята были здесь, теплые, живые, но ей стоило большого труда не искать кого-то явно несуществующего на промозгло-холодной подстилке вокруг спящих. Так приходило чувство утраты…

Постепенно она привыкала к тому, что выводок стал меньше, и, по-видимому, ее материнское чувство не убывало, оно все целиком доставалось оставшимся, особенно в эти первые дни, когда она, еще не умея отличить одного малыша от другого, воспринимала выводок как единое, хотя и легко распадающееся целое, как одного детеныша.

Но сегодня старой веприце никак не удавалось успокоиться…

А вальдшнепы все тянули. Почему-то в этот вечер они избрали высокую березу, возвышавшуюся над всеми деревьями, своим ориентиром. Они появлялись откуда-то слева и, подлетев к березе, как бы убедившись, что она тут, стоит себе, никем не спиленная, мчались над прогалинами, откуда раздавался негромкий зов, заставлявший их радостно нырять во тьму и безошибочно находить призывавшую.

И вдруг веприца услышала звуки, определенно не имевшие отношения к длинноносым. То были шаги маленького зверя, они приближались…

С поразительной настойчивостью неизвестный шел… навстречу своей погибели!

Веприца хотя и не была охотницей в полном смысле этого слова, но даже и не в голодное время умела проявить достаточно сметливости и ловкости, если представлялся случай разнообразить постный рацион. Она напряглась, забыв обо всем на свете, готовая к броску, который сделал бы честь иному хищнику.

Но жертва повела себя странно. В самый тот момент, когда жестокий нападающий готов был уже сорваться с места и сокрушительным напором подавить всякую возможность сопротивления, зверек сам побежал вперед, будто хотел побыстрей покончить счеты с жизнью. И он подал при этом голос — тихий, нерешительный, как бы виноватый…