Владимир Корнев - Письмо на желтую подводную лодку [Детские истории о Тиллиме Папалексиеве]

«Какие хорошие бывают люди!» — подумал Тиллим, и у него совсем пропало неприятное чувство, которое испытывает всякий, когда идет в больницу.

Оля была рада видеть его — ничего удивительного, когда лежишь в коридоре и даже поговорить толком не с кем! — и совсем не ожидала, что мальчик подарит ей такие прекрасные цветы. Нянечка даже сама принесла большую банку с водой и, когда расправляла букет, все приговаривала: «Ай, какие розы! А друг еще лучше — настоящий мужчина!»

«Мужчина» краснел от смущения и удовольствия, а больная поглощала персики и без конца говорила, говорила. Тиллим радостно смотрел на нее, рассказывал о последних новостях с пленэра и не мог вспомнить, когда в последний раз она была такая разговорчивая. О грустном не говорили совсем, лишь, когда он собрался уходить, она осторожно поинтересовалась:

— Тиллим, ты не спросил, может, в какой-нибудь палате освободилось местечко?

— Да не волнуйся, — быстро сказал Тиллим и заговорщическим тоном добавил: — Я уже придумал одно волшебство, только — тс-с!

Оля покорно кивнула.

— Кстати, чуть не забыл! Вот тебе — слушай побольше «Битлз»: от них скука проходит и все срастается прямо на глазах. — Он передал девочке свой плеер с тремя кассетами — «Love Songs», «Yellow Submarine» и «Magical Mystery Tour».

— Классно! Совсем как… Это же мое любимое — обязательно буду слушать!!! Ой! А как же ты? Все оставил мне, а сам остался без битлов…

— Пустяки, тебе сейчас нужнее, — успокоил Тиллим. — А со мной это всегда — вот здесь. Strawberry fields forewer! — и приложил руку к груди. — Ну я тогда пойду… Я уезжаю, но скоро вернусь!

Оля, улыбаясь, помахала ему ладошкой:

— Пока, витязь!.. Кстати, а где же твоя роскошная шкура?

— Сейчас она как раз на мне! — подмигнул он.

Однако направился Тиллим не к выходу, а в служебную часть медицинского учреждения. В коридоре, среди кабинетов медперсонала, он почти сразу нашел то, что его интересовало, — Доску почета. На самом видном месте красовалась фотография главврача больницы — симпатичной дамы средних лет. Большое фото было вставлено в затейливые чеканные уголки — даже не пришлось отклеивать! Решено — он сделает настоящий портрет! Тиллим аккуратно вынул фотографию и уединился в безлюдном коридоре. Приложив ее к пронизанному солнечным светом оконному стеклу, в общих чертах перенес изображение карандашом на кальку. Он сделал это исключительно для того, чтобы правильно снять пропорции, ведь даже маститому художнику-профессионалу как раз над пропорциями рисунка часто приходится прилично провозиться. Тиллим, конечно, мог попробовать и без этого, но такой эксперимент был бы рискованным: работа наверняка не понравилась бы, и тогда его замысел утратил бы всякий смысл. Зато юный художник уже знал, что, если на портрете немного увеличить глаза и губы, уменьшить нос, человек выходит значительно привлекательнее, а если еще добавить бликов в глаза, взгляд портретируемого станет куда таинственнее и загадочнее. После произведенной «съемки» мальчик вернул фото на прежнее почетное место.

На следующий день рано утром в представительный кабинет главврача Республиканской детской больницы Аиды Семеновны Арцт тактично постучались. В ответ на дежурное «войдите» на пороге появился загорелый русоволосый мальчик лет четырнадцати в тщательно отглаженных белых бриджах, белоснежной рубашке-тенниске, в алом галстуке и даже с пионерским значком на груди. Через плечо у него висел деревянный ящичек, какие обычно бывают у художников. Мальчик смотрел на женщину-врача открытым, бесхитростным взглядом голубых глаз.

— Уважаемая Аида Семеновна! — торжественно начал пионер, не представляясь. — От имени Сухумского городского отдела здравоохранения мне поручено нарисовать ваш портрет для городской Доски почета…

— Да-а? — Главврач удивилась этой новости еще больше, чем самому появлению столь странного посетителя. — Для городской… А, собственно, почему мой?

Пионер ничуть не смутился:

— Так вы еще не знаете? По рабочим показателям прошлого года вы отмечены как лучший педиатр города и образцовый руководитель… м-м-м… лечебного учреждения. Поздравляю!

— Спасибо, действительно не ожидала… Но, простите, молодой человек, при чем тут вы? Я даже не знаю, кто вы, не предупреждена…

Аида Семеновна продолжала недоверчиво разглядывать Тиллима сквозь очки в дорогой оправе.

— Все правильно: на заседании Горздравотдела было решено сделать вам сюрприз. Я, вообще-то, лауреат Всероссийского конкурса юных портретистов, ученик специализированной школы и поощрен путевкой в Сухуми, в Творческий лагерь юных дарований. Вашему городскому руководству не трудно было меня найти и поручить мне этот ответственный и почетный заказ. Видите, как удачно совпали обстоятельства! Вот поэтому я и оказался в вашем прекрасном кабинете. У вас ведь найдется пара часов попозировать для портрета акварелью?

Приятно озадаченная женщина только развела руками:

— Ну что ж. Раз это необходимо, я согласна позировать, хотя мне никогда не приходилось это делать… Я попробую… Только мне нужно немного времени подготовиться.

— Конечно-конечно! — понимающе кивнул Тиллим, принимаясь устанавливать этюдник и раскладывать художественные принадлежности.

Аида Семеновна тут же предупредила по телефону секретаршу, что в ближайшие два часа будет серьезно занята и поэтому не следует никого допускать в кабинет, а также распорядилась по поводу телефонных звонков: ни с кем пока не соединять.

Пока портретируемая приводила себя в порядок — поправляла прическу и макияж, «юное дарование» успело хорошенько разглядеть кабинет. Просторная комната выглядела весьма солидно, представительно: все здесь говорило о том, что первое лицо больницы знает себе цену, но что ей явно недостает вкуса и чувства меры. Лакированная румынская мебель под старину, отражающая солнечные лучи, больше подошла бы для домашней гостиной, чем для рабочего кабинета. Пейзажная живопись на стенах, изображавшая примитивно пошлые, слащавые виды условных ландшафтов с замками и альпийскими красотами в аляповатых золоченых рамах, выглядела откровенно непрофессиональной халтурой. Излишним было здесь и обилие хрустальных ваз, каких-то сине-золотых фарфоровых коней, бронзовых орлов на мраморе и малахите, пузатых чайников и керамических кувшинов народных промыслов, никелированных электросамоваров невообразимых форм… «Похоже на выставку подарков благодарных пациентов или любящих подчиненных, — догадался Тиллим. — Хорошо, что портрета самой хозяйки в аллегорическом или любом другом виде никто еще не преподнес!»

Позировала Аида Семеновна неплохо — сидела неподвижно, молча и уставившись в одну точку. Необходимо заметить, что Тиллим писал ее с небольшим секретом. Планшет на этюднике был, если можно так сказать, с двойным дном, то есть на оборотной стороне «чистого» листа бумаги, по которому «лауреат конкурса» вдохновенно водил карандашом и немного — почти сухой кистью, находился практически готовый портрет. Задача пошедшего на хитрость из благородных соображений Тиллима состояла в том, чтобы использовать момент, когда главврач отвернется или запросит короткий отдых, и тут-то быстро перевернуть лист и работать по готовому рисунку. Но Аида Семеновна точно сама вдохновилась, осознав общесухумское значение собственной персоны, и, видимо, решила застыть в картинной позе, подобно каменному изваянию из государственного республиканского музея Абхазии в Новом Афоне, до конца портретирования. Мальчика такое положение совсем не устраивало, и он решился использовать сомнительный метод передачи мысли на расстоянии, надеясь, что у него откроются хотя бы скромные телепатические способности. «Вам очень хочется чаю! Свежезаваренного горячего чаю… Жажда совсем измучила вас… Скорее же чаю, ароматного, крепкого! Ча-аю!!!» Когда Тиллим совсем уже отчаялся внушить своей модели «чайную» жажду, та вдруг, точно очнувшись от оцепенения, томительно повела плечами и вздохнула: