Дарья Варденбург - Никита ищет море [litres]

– Ну и ладно, – пробурчал Никита.

На ужин был недоеденный в обед суп. После ужина Никита решил сбежать домой.

Только надо было дождаться, когда уснет бабушка. Никита сказал, что сегодня читать ему на ночь книжку не надо – он и так уснет. Пожелал бабушке спокойной ночи и поднялся по лестнице в свою комнату. Посадил мышонка в банку, потушил свет и, скинув сандалии, залез в одежде под одеяло. Чтобы нечаянно не уснуть, Никита не стал ложиться, а сел в кровати, прислонившись спиной к стене. Глядя в ночной сад за окном, Никита представлял себе путь до дома. Сперва надо, конечно, взять все необходимое: мышонка, фонарик и рюкзак с вещами. Рюкзак, до сих пор не разобранный, лежал на полу у окна. Значит, Никита наденет рюкзак, посадит мышонка в карман, возьмет фонарик и тихо спустится по лестнице. Выйдет из дома, выберется на дорогу и пойдет по ней до шоссе. А там – прямо, никуда не сворачивая, до самого города. К утру должен дойти. Может быть, он успеет добраться домой до того, как мама и папа уйдут на работу. Вот они удивятся! Ведь не будут же они его ругать? Никита поежился под одеялом. Ну, пусть даже поругают. Но не повезут же они его назад в деревню. Им на работу надо. Они оставят Никиту дома, он спокойно посидит в своей комнате, посмотрит мультфильм на компьютере. Никита вспомнил про книжку, с которой спал вчера ночью. Пошарил рукой по простыне, потом пошарил ногой – ага, вот она, книжка. Он подтянул ее к себе и прижал к животу. Стало спокойнее. Затаив дыхание, Никита прислушался. В доме было тихо. Наверное, бабушка уже уснула. Он медленно выбрался из-под одеяла, слез с кровати и положил книжку в рюкзак. Рюкзак надел на плечи. Потом подобрал с пола фонарик и посветил на банку. Мышонок грыз кусочек огурца. Никита опустил руку в банку, осторожно взял мышонка вместе с огурцом и сунул в карман своей кофты.

– Начнем путешествие, – прошептал он мышонку.

Надев сандалии, Никита двинулся к лестнице. Верхняя ступенька скрипнула под его ногой – Никита замер и прислушался. Тишина. Спит бабушка. На цыпочках Никита спустился вниз, вышел в прихожую, толкнул дверь и шагнул в ночной сад.

Кто-то промелькнул в луче фонарика – мотылек? В кустах смородины кто-то зашуршал и затих – мышь? Или уж? Бабушка говорила, что здесь водятся ужи. А на ужей охотятся ежи. Никита прислушался, но ни ежа, ни ужа не услышал – только дружный стрекот кузнечиков. Далеко в канаве за лугом раскатисто рокотали лягушки: это было не жалкое робкое «ква-ква», а победное «куа-кра-ра-ра!». Где-то в деревне истошно, с подвыванием, залаяла собака, ее лай подхватила другая, затем третья. С бьющимся сердцем Никита медленно пошел по дорожке к воротам. Собаки угомонились и затихли. Остались только кузнечики и лягушки. Никита поравнялся с сараем, и тут наверху кто-то громко кашлянул.

Сердце Никиты оборвалось, он застыл как вкопанный, и под мышками сразу закололо от страха.

– Это я, – сказали сверху.

Никита, вытаращив глаза, поднял голову и посветил фонариком. На крыше сарая сидела, скрестив ноги, бабушка.

– Гуляешь? – спросила бабушка.

Никита не шевелился. Бабушка указала рукой на прислоненную к сараю лестницу:

– Залезай, у меня чай есть.

Никита молчал. Бабушка спокойно ждала. За воротами заскрипело, зашуршала щебенка и мужской голос что-то пропел негромко. Никита вздрогнул и посветил фонариком в сторону ворот. Скрип и пение удалялись.

– Залезай-залезай, – повторила бабушка.

Никита, споткнувшись, подошел к лестнице и начал медленно карабкаться вверх. Бабушка подала ему руку и помогла взобраться на покрытую рубероидом крышу. Там Никита опасливо огляделся, светя фонариком по сторонам, и присел рядом с бабушкой. С крыши была видна дорога – темный силуэт на скрипящем велосипеде был уже далеко, у перекрестка.

– Кто-то возвращается домой, – сказала бабушка, кивнув в сторону велосипедиста.

Она поглядела на Никиту, тот опустил голову и сгорбился. Ему только сейчас, когда он увидел ночную дорогу, такую страшную и долгую, стало ясно, что до города он не доберется. И глупо было устраивать побег. Никита сжался, из глаз закапали слезы.

Бабушка взяла стоящий рядом с ней термос, открутила крышку и налила в нее горячий чай. Предложила Никите, но тот только помотал головой.

– Пусть остынет, – и она поставила крышку с чаем на рубероид.

Они сидели молча, Никита еле слышно всхлипывал, стрекотали кузнечики, перекликались за лугом лягушки.

– А ты что… что здесь делаешь? – вытирая рукавом глаза, проговорил Никита.

– На звезды смотрю, – ответила бабушка, указав вверх.

Никита запрокинул голову и замер – он впервые в жизни видел столько звезд разом. Их было невообразимо много – как снежинок зимой, и они тихо падали в черной глубине неба, и падение их никогда не кончалось. Посередине протянулась туманная полоса – там звезд было столько, что они сбивались в белую пену.

– Это Млечный Путь, – сказала бабушка.

– Какой путь?

– Млечный – это значит «молочный». Похоже на разлитое по небу молоко.

Никита задумался.

– Не, – сказал он, – похоже, будто белой краской из баллончика прыснули.

Бабушка помолчала, разглядывая Млечный Путь.

– Бывают сливки в баллончиках, – произнесла она. – Так что твое сравнение…

– Мама такими сливками пирог иногда украшает, – перебил ее Никита. И добавил: – Я есть хочу.

– Извини, у меня только чай… – начала бабушка, но Никита уже снял свой рюкзак и сунул туда руку.

– Вот, – протянул он бабушке давно окаменевшую баранку. И себе одну взял.

Бабушка, поблагодарив, взяла баранку, стряхнула с нее налипший песок и попробовала укусить. Раздался негромкий скрип. Бабушка застыла с баранкой в зубах, а потом очень осторожно ее из зубов вынула.

– Мышонок с тобой? – спросила она.

Никита кивнул и полез в карман. Достав мышонка, он на ладони показал его бабушке.

– На вот, грызун, это тебе в самый раз, – бабушка предложила баранку мышонку.

Мышонок обнюхал баранку и принялся грызть, быстро-быстро работая крошечными зубками.

– Так вот, Млечный Путь, – поднимая голову вверх, продолжила бабушка. – Древние греки полагали, что это брызнувшее на небосвод молоко богини Геры. Обманом ей подложили младенца Геракла – знаешь такого? – чтобы она кормила его грудью и таким образом даровала ему бессмертие.