Владимир Железников - Хорошим людям – доброе утро [Рассказы и повести]

Постояли. Помолчали.

— Леонид Сергеевич, — сказал я, — как вы думаете, выйдет толк из моих ребят? Хорошо было бы, если бы кто-нибудь из них стал знаменитым фигуристом.

Надо было о чем-то спросить его, хотя, в общем, это было некстати.

— Конечно, выйдет. — Леонид Сергеевич помялся. — Знаешь, энтузиаст, у меня идея. Завернем ко мне. Я здесь близко живу. Посидим, побалакаем.

Я, конечно, согласился.

У Леонида Сергеевича была отдельная однокомнатная квартира. Там стояли шкафы, стол, стулья, ну, в общем, как во всех квартирах. Но мне в глаза бросился сразу большой шкаф. В этом шкафу стояли серебряные кубки, хрустальные вазы, висели большие круглые медали.

— Сейчас будем пить кофе, — сказал Леонид Сергеевич. — По-морскому — с солью. Отличный кофе. Ты пил когда-нибудь?

— Нет, не пил. — Тут я расхрабрился и спросил: — Что это вы, Леонид Сергеевич, на улице проскочили мимо меня?

— Думал, может быть, торопишься. Не хотел надоедать. Хуже всего, если другому надоедаешь. У него свои дела, а ты ему надоедаешь.

Потом мы пили кофе с солью. Действительно вкусно. Чего только моряки не придумают!

— Ваши кубки? — спросил я.

— Мои и моей жены, — ответил Леонид Сергеевич. — Еще довоенные. До войны мы с ней много призов брали в парном фигурном катании.

— А после войны перестали выступать?

— Жена погибла на фронте. Она была медицинской сестрой.

Когда он сказал про жену, я сразу замолчал. Неудобно так получилось, что я ему про это напомнил. А он, видно, совсем расстроился. Не знаешь никогда, что в таких случаях делать; как-то хочется помочь человеку, а что делать — неизвестно.

— Что же вы, так один и живете? — спросил я.

— Один, — ответил он. — Сын уехал в Сибирь.

— Ну, раз вы живете один, Леонид Сергеевич, то мы вас принимаем в свою октябрятскую компанию. Приготовьте фотокарточку — я вклею ее в свою тетрадь.

— Хорошо, энтузиаст. Я принимаю твое предложение.

По-моему, это было совсем неплохое предложение — мои малыши кого хочешь развеселят, но я-то видел, что настроение у Леонида Сергеевича ненамного улучшилось.

Так я и ушел домой.

Дело в том, что я просидел долго у Леонида Сергеевича и не выучил истории. Сидел и дрожал, что меня вызовут и полетит в тартарары все наше соревнование с Сашкой. И вдруг перед самым уроком истории в наш класс приходит Александра Ивановна, учительница из второго «А», и говорит:

— Боря, я должна срочно уйти, а у нас сейчас контрольная по арифметике. Ты, пожалуйста, посиди на уроке и последи за дисциплиной.

— А как же история? — спросил я.

— Я уже договорилась с твоей учительницей.

Я побежал во второй класс. Ребята тихие-тихие. Они еще не привыкли к контрольным. Я сел на учительское место. Очень скоро я понял по лицу Нины, что дела у нее подвигаются плохо. Я прошелся между партами. Боже мой, почти у всех ребят в примерах была одна и та же ошибка. Я сел на место и стал усиленно теребить руки. «Ну вот, — подумал я. — Так все удачно сложилось, я ушел с истории, а теперь все пропало».

Честно говоря, я недолго страдал и колебался: я тут же решил на бумажке примеры контрольной и пустил ее по рядам. К звонку, когда вернулась Александра Ивановна, ребята уже закончили контрольную работу.

Я вернулся в свой класс и узнал, что Сашка схватил двойку по истории. Не знаю, почему уж это случилось, но он тоже не выучил истории. У него было такое расстроенное лицо, что я пожалел его и сказал:

— Хочешь, мы эту двойку не будем принимать во внимание?

— Зачем же? — гордо ответил Сашка. — Я ее исправлю.

А на следующий день над Сашкой разразилась настоящая катастрофа. Мой класс получил по контрольной пятерки и четверки, а его — несколько троек и даже двойку. Мы твердо выходили на первое место.

Сашка перестал хорохориться, у него был жалкий и несчастный вид. И, чтобы успокоить Сашку, я рассказал ему все про контрольную.

— Так, так. Это просто подло, — сказал Сашка. Он даже покраснел: — Запрещенные приемчики. Да ты знаешь, что за это в честной спортивной борьбе навсегда лишают права выступать?

— Брось воспитывать, — сказал я. — Злишься, что проиграл?

— А еще друг, — сказал он. — А сам так поступаешь! — Сашка повернулся и ушел.

У меня испортилось настроение. Сашка даже не смотрел в мою сторону. Делает вид, что не замечает меня. Тогда я сам после уроков подошел к нему. Подошел и молчу. Что говорить, и так все ясно.

— Я все рассказал Наташе, — сказал он.

— Рассказал? — Я представил себе лица Наташи, Александры Ивановны, мамы, Иннокентия Иннокентьевича. — Что ты наделал? — закричал я. — Ты знаешь, сколько я людей подвел? Мне теперь хоть из дома уходи. Всех, всех я подвел. Вот если бы ты так поступил, я бы никогда не раздувал дело.

— Я бы тоже не раздувал, — сказал Сашка. — Но только вчера я дал себе слово поступать всегда честно и никогда не врать.

Все было кончено. У меня еще никогда не было такого несчастья, и я просто не знал, что делать.

— Иди к Наташе, — сказал Сашка.

— Я тебя ненавижу! — сказал я. — Ты все погубил. Все.

— Это очень плохо, что ты так поступил, — сказала Наташа. — Тебе все же нельзя было доверять воспитание детей. Ты слишком легкомысленный. Ну, в общем, от работы с октябрятами я тебя отстраняю, а твое поведение будем разбирать на сборе отряда. Как бы у Александры Ивановны не было из-за тебя неприятностей на педсовете.

На следующий день надо было идти на занятия к Леониду Сергеевичу. Но я, конечно, не пошел. Сидел один дома, и все. Долго сидел, стемнело уже, а я сидел, не зажигая света. И вдруг звонок. Открыл дверь. А за дверями сам Леонид Сергеевич.

— Ну, здравствуй, энтузиаст, — сказал Леонид Сергеевич. — Что такой печальный?

Точно он не знает, что со мной случилось.

— Да так… — ответил я.

— Разговаривать не хочется?

— Нет.

— Понятно. Помолчим вместе. Вместе веселее.

Ну, сели и молчим. Молчали. Молчали. Только незаметно было, чтобы от этого мне стало веселее. Себя еще больше жалко, и Сашку почему-то жалко.

— А я тебе принес свою фотокарточку, чтобы ты ее вклеил в октябрятскую тетрадь.

Я махнул рукой: «Что, мол, теперь об этом говорить». Но фотографию все же взял. На фотографии стояли Леонид Сергеевич и какая-то женщина. Я сразу догадался, что это и есть его жена, которая погибла на фронте. Они снимались, видно, на катке после удачного выступления, потому что оба были в спортивных костюмах и лица у них были веселые.

— Не нашел другой веселой фотографии, — сказал Леонид Сергеевич. — А мрачную не хотелось давать. Объясни это, пожалуйста, ребятам. А потом, я сейчас живу один в двух лицах: за нее и за себя. Она бы очень подошла к твоим ребятам.

В это время кто-то зазвонил в дверь. Я побежал открывать.