Владимир Железников - Хорошим людям – доброе утро [Рассказы и повести]

— Ты не темни, не темни! Говори прямо.

А когда я рассказал ему прямо, он сильно расстроился:

— Ах, какие славные, славные там ребята! Ведь им теперь из болота не выйти. Дураки, погибнут в болоте, засосет их. Умрут с голоду. Только я мог бы их разыскать и спасти. — Вдруг он изменился в лице. — Ну, да Машка… Еще Машка знает, где их найти. Она все знает.

Весь день он вставал и ложился. Десятки раз повторял одни и те же слова: «Машка знает. А там люди, славные люди…»

— Ты знаешь, там один мальчишка есть. Шестнадцать лет. Прирожденный математик. Настоящий Лобачевский. Однажды во время бомбежки высчитал скорость падения бомбы. А еще там есть агроном, тоже молодняк. Так он в лесу картошку сажал, особый сорт выращивает к мирному времени. В Белоруссии бульба — важнейшая культура. Слушай, — он схватил меня за руку, — слушай, Алешка, полетел бы ты к ним, а? Ведь пропадут. А? Ну, приедешь ты в новый полк — ни одного знакомого. А здесь тебя, как родного, примут, руки будут целовать. Ты сапер, ты им такую оборону устроишь. Ходы подземные.

— Ну что ты, Иван Сергеевич. Кто меня отпустит и как я их там найду? Ерунда!

— Да ты слушай, слушай! Вы там в один день оборудуете посадочную площадку и примете самолет с Большой земли. Я Машку отправлю с тобой. Она тебя отведет к партизанам. Я бы мог через штаб найти подходящего человека, но мне Машку жалко. А ты ее знаешь. Машку посылаю, понял? Слушай, Алешка, согласись, ведь какое славное, благородное дело сделаешь. Руки тебе будут целовать женщины.

— Ладно, — согласился я. — А без Машки нельзя? Ведь на парашюте прыгать надо.

— Нет, без Машки ты ничего не найдешь. Без Машки — это все равно, что акробатический номер под куполом цирка без тренировки.

На следующее утро я отправился в партизанский штаб.

— Ты наседай на них. Не уходи, пока не дадут согласия, — сказал Щеголеев.

Я пробыл в штабе весь день, но ничего не добился.

— Чиновники, — сказал Щеголеев. — Тыловые крысы. Отказать в таком деле!

— Они не отказали. Но им надо проверить меня, договориться с армейским отделом кадров, доложить начальству.

— На это уйдет две недели. А там люди погибают, — сказал он. — У меня от волнения ноги разболелись. — Он позвонил сестре. — Позовите главного врача.

— Вам плохо? — спросила сестра.

— Нет. Но мне нужен главный врач.

— В чем дело? — сухо спросил главный врач. — Что еще за паника?

— Да никакой паники, — сказал Щеголеев. — Помощь ваша нужна, товарищ генерал. — Щеголеев рассказал все. — Вас знают, вам это ничего не стоит. А Алешка кто? Жалкий саперный капитан. А тут нужно давить.

— Попробую, — сказал главный врач. — Попробую, но мне не особенно нравится вся эта история с девочкой. — Он посмотрел в лицо Щеголеева и увидал его глаза. Не знаю, что он там в них увидел, но только он тут же встал и ушел.

Главный врач принес хорошие новости. Мы должны были лететь не одни: с нами летело пятнадцать молодых ребят из десантных частей.

— Ну, теперь отлично, — сказал Щеголеев. — Теперь вы там наведете порядок. Десантники — отчаянные ребята.

Когда Щеголеев прощался с Машей, он плакал. Слезы стояли у него в глазах, и он совсем сник.

— Машка, ты там осторожнее. Алеша, следи за Машкой. Черт возьми, до чего я волнуюсь!

— А чего вы разволновались? — сказала Маша. — На себя не похожи. А помните, как я ходила в Домниковку, когда в ней немцы были? И ничего?

— Ничего, — сказал Щеголеев.

— А помните, я осталась в лесном лагере, и наскочили немцы. И я убежала. И ничего?

— Ничего. — Щеголеев смотрел ей в лицо с напряженным вниманием. — При первой возможности — сразу обратно. Слышишь, Машка? Это не детское дело — шататься по партизанским отрядам. Сразу обратно, тебе надо в школу.

— Я сразу. Вы не волнуйтесь.

Потом Щеголеев несколько раз поцеловал ее и сказал:

— Ну, дочка, иди.

Взрослому человеку трудно прыгать с парашютом, а тут девочка. Легонькая она, поэтому в ее парашюте сделали несколько дырок и привесили груз, чтобы не повисла в воздухе.

Вылетели ночью, к рассвету добрались. Машу сильно укачало.

— Ну, Маша, пора, — сказал я, а сам подумал: «Еще ни разу такие маленькие не прыгали с парашютом».

Я открыл дверь — там была серая пропасть и холод. А земли не было видно.

— Как только ты прыгнешь, тебя сразу перестанет тошнить. Я первый, а ты за мной.

Она подошла ко мне, и я крепко пожал ее ладошку. И вспомнил Щеголеева, его нервное, подвижное лицо. «Не спит сейчас, — подумал я, — беспокоится о Машке».

Я прыгнул, раскрыл парашют и стал вертеться по сторонам — искать в небе Машку. И, когда я ее увидел, когда я увидел эту крохотную черную точку, этот маленький комочек, я заплакал… А следом за нами попрыгали все ребята.

Я начал дергать за стропы парашюта, чтобы ускорить свое падение. Мне нужно было застраховать Машу на земле: она сама бы не справилась с парашютом. Она могла разбиться.

Приземлился, погасил парашют, быстро отстегнул лямки и побежал к тому месту, где приземлялась Маша. Зацепился за сук дерева, разорвал куртку и поранил руку, но все же успел. Подхватил Машу на лету и поцеловал. Так я был рад, что все закончилось благополучно.

Когда все собрались, я сказал:

— Отсюда надо быстрее уйти. Нас могли засечь немцы. Соображаешь, где мы?

— Да. Мы здесь до войны всегда землянику собирали. Фашисты сюда не пойдут. Они из лесу не дают выйти, а сюда редко добираются.

Она чувствовала себя в этом лесу, как в родном доме, и совсем не боялась. Она даже не боялась ночевать в темном лесу. Я лежал с открытыми глазами и ловил лесные шорохи, а она преспокойно спала.

Мы нашли партизан на третьи сутки. Они, когда увидели Машу, так прямо не знали, что делать от радости.

А через несколько дней мы приготовили площадку, и с Большой земли прилетел самолет с боеприпасами и продуктами. Машка на этом самолете улетела в Москву…

Щеголеев остановил машину. Он оглянулся.

— Вспомнил старое? — догадался он. — Надо отдохнуть. Жара, и ноги затекли.

— А у тебя сердце не болит? — спросил Леня.

— Видал наблюдателя? Машка приставила. Везде за мной ходит. Прилип. — Он повернулся к Лене. — Не болит у меня сердце. У меня никогда не болит сердце, это вы все с мамой придумали.

— Ну и хорошо, что не болит, — спокойно ответил Леня.

— А Маша что делает в совхозе? — спросил я.

— Машка — учительница. Строга до ужаса. — Щеголеев вынул из кармана фотокарточку. — Вот она, полюбуйся.

Это была совсем взрослая женщина Столько ведь лет прошло.

— Маша похожа на тебя, Иван Сергеевич, — сказал я. — И нос другой, и глаза не твои. А все равно похожа.

Щеголеев довольно улыбнулся.

— Я тебе поэтому и показал. Хотел проверить, не ты первый это подметил. У меня с ней родственные души. У нее даже мои привычки.