Тодд Хазак-Лоуи - Где-то в мире есть солнце. Свидетельство о Холокосте

— Ладно. — И Карп откусывает от своей булочки.

Ила смотрит на меня, и я смущенно думаю: может, и мне следовало что-то ему принести? Но вообще мы с ним даже не друзья. Я и пришел-то лишь потому, что Карп сказал, что надо.

— Когда едете? — спрашивает Карп.

Ила пожимает плечами.

— Понятия не имею. Ночью. Завтра. Если повезет — никогда. Мама пытается выяснить, но никто точно не знает.

Карп ухватился за прут металлической решетки и дернул.

— Ты выберешься отсюда, вот увидишь, — сказал он.

— Не-а.

— Ты же говорил, твоя мама знает кого-то, кто работает со слюдой.

— Со слюной? — удивился я.

— Со слюдой, — повторил Карп. — Это материал, из него делают что-то нужное то ли для ружей, то ли для радио. Любой, кто с ним работает, в безопасности.

А моя мама работает там, где шьют игрушки и делают искусственные цветы. Она мне говорила, что стала настоящей мастерицей, но значит ли это, что она в безопасности?

— «Знает кого-то», — передразнил Ила. — Чем это нам поможет?

— Ну мало ли, — сказал Карп. — Может, им кто-то нужен. Может, кто-то, кто там работает, попался, когда шлюзил, и его отправят с транспортом, а твоя мама сможет занять его место. А?

— Может. — Судя по голосу, Ила не особо в это верит.

— Марш отсюда, вы двое!

Чья-то рука опустилась мне на плечо. Я обернулся, увидел человека в черной фуражке с желтым околышем. Ghettowache, охранник гетто, с желтой звездой на груди, как и у всех нас. Франта назвал бы его гнилым коллаборационистом. Я хотел поскорее уйти, но тут Карп сказал:

— Мы всего лишь разговариваем.

Охранник ухватил Карпа за шиворот и швырнул его наземь.

— Прочь! — сказал он.

Карп поднялся, отряхнул грязь.

— Ила! — сказал он. — Когда мы вернемся в Прагу, мы…

— Пошел отсюда! — завизжал охранник. — Или хочешь отправиться вместе с ним? Я тебе это организую запросто!

Он произнес свою угрозу с каким-то наслаждением. Не будь у него желтой звезды на груди, я бы принял его за настоящего наци. Гнилой, до самых печенок прогнил.

Сделав десять шагов, я обернулся. Илы у окна Шлойзе уже не было.

А вскоре стих и доносившийся оттуда шум.

— Дурацкий охранник! — буркнул Карп и запустил чем-то — остатком булочки? — в дерево.

— Карп! — заговорил я.

— А?

— Как ты думаешь, куда их везут?

Он подобрал камень и швырнул в другое дерево.

— То есть как ты думаешь — может быть, ну, может быть, там все-таки не так уж плохо? Потому что разве может быть хуже, чем здесь, правда? Во многих смыслах тут еще хуже, чем было под конец в Праге, верно? Сам понимаешь, — продолжал я, толком не зная, пытаюсь ли утешить Карпа или действительно верю в свои слова. — Еды не хватает, в комнате набито вдесятеро больше людей, чем нормально, по ночам блохи кусаются. Со всех сторон высокие стены, еще и травой поросли. Старики умирают каждый день. И к тому же, — тут я с ужасом понял, что верю в то, что говорю, чуточку больше, чем хотелось бы, — к тому же они могут в любой момент запихать нас в транспорт и отправить куда вздумается, даже не предупредив. Так что, может, там уже будет не так плохо. Лучше, чем здесь. Может, все дело в том, что здесь слишком много людей, а там будет просторнее. Может, только в этом и дело, и оттуда уже никуда не надо будет ехать. В смысле, пока война не кончится. А еще там, наверное… наверное… — я изо всех сил пытался подбодрить и самого себя тоже, — есть настоящие футбольные поля, и Ила там соберет собственную команду нешарим.

Карп покосился на меня и ничего не ответил.

— Ребята! Ребята! — окликнул нас кто-то.

Я обернулся. Педро!

— Эй, ты откуда взялся? — спросил я.

— Нас отпустили! Сработало! Дядя нас отбил!

— Отлично! — Карп, похоже, что-то еще хотел сказать, но потом повернулся и быстро зашагал вперед.

Педро вроде бы не обратил на это внимания и пояснил:

— Дядя работает в финансовом отделе, он знаком с помощником Эдельштейна и вот, отбил нас.

Тут Карп припустил бегом, но почему-то не к корпусу, а в противоположном направлении. Мы с Педро за ним. Через пару минут нашли его под аркой другого корпуса — руки скрещены на груди, лбом уперся в гладкую каменную стену.

— Карп! — позвал я. — Надо идти. Франта ведь нас ненадолго отпустил.

Он не ответил и совсем отвернулся от нас.

— Давай! — сказал и Педро, кладя руку ему на плечо.

— Отстаньте! — прокричал Карп, и я увидел, как спина у него заходила ходуном.

— Как ты думаешь, — спросил я Педро, подходя к корпусу, — как ты думаешь, если они требуют две тысячи, это значит ровно две? До единого человека?

— Не знаю. Может быть. Наверное.

— Потому что, — продолжал я, хотя сам был не рад словам, которые вылетали у меня изо рта, — немцы очень любят во всем порядок, ведь так?

— Ага, — пробурчал Педро.

— Значит, две тысячи у них — это ровно две тысячи, ни на одного человека меньше.

— И что? — спросил Педро.

— Да ладно, забудь, — махнул рукой я.

— Что?

— Не важно.

— Что ты хотел сказать, Миша?

— Ну просто, знаешь, не выйдет ли так, что каким-то другим людям придется ехать вместо тебя и твоих родителей? Раз вас освободили.

Педро не отвечает. В молчании мы идем до самого корпуса. Он уже открыл дверь, но перед тем как войти, остановился.

— Лишь бы не мы, — торопливо бормочет он. — Лишь бы не нас. Какое мне дело.

Мы поднялись на свой этаж и пошли по коридору, и тут я увидел со спины знакомую фигуру.

Мама. Зачем она пришла?

— Миша. — Мама блекло улыбнулась.

— Привет, — сказал я. И собирался сказать что-то еще, не знаю что, но тут открылась дверь нашей комнаты и появился Франта.

— Ты опоздал. Ты должен был вернуться, — он огорченно глянул на часы, — пятнадцать минут назад. А где Карп?

— Эй, Франта! — Педро подошел к нам с таким видом, словно ему удалось всех нас ловко разыграть.

Глаза Франты вспыхнули от радости.

— Педро! — Он потрепал Педро по волосам. — Тебя отпустили, отпустили!

Он обеими руками крепко обнял Педро.

— Добро пожаловать, друг, как хорошо, что ты вернулся!

— Мой дядя сумел договориться.

— Ну да, ну да! Замечательно! Иди в комнату! Я как раз собирался читать на ночь.

Педро скрылся в комнате, мы остались втроем.

— Ужасный день. — Мама так и стоит с одеялом.

Франта кивает, потирает руками лицо.

— Я принесла это Мише, — говорит мама. — На время холодов.

— Миша, — говорит Франта, — ты бы шел в комнату.

Я перевожу взгляд с Франты на маму и обратно. Как поступить? Должен ли я взять одеяло? Подождать, пока и мама велит мне идти в комнату, а не только Франта? Пока я стою в растерянности, мимо нас пробегает Карп и исчезает в комнате — Франта не успел и слова ему сказать. А я так и стою, глядя то на Франту, то на маму. Наконец я обнимаю маму и иду в комнату. Закрываю дверь и приникаю к ней ухом, а другое ухо затыкаю пальцем.