Бела Балаж - Карл Бруннер

«Ага! — подумал Карл. — Каким же важным должен быть сам барон?»

— Иди сюда! — внезапно простонал господин Иоганн. У него был слабый, болезненный голос, и он всегда говорил плачущим тоном.

Карлуша приблизился. Старик сухощавой рукой ощупал ему плечи и руки. Мальчик понял, что пробуют его силу. Он гордо согнул руку и напряг бицепс.

«Чувствуешь? — думал он про себя. — Как каменные!»

Господин Иоганн был, по-видимому, доволен. Он одобрительно кивнул головой. Его острый и длинный подбородок как-то странно двигался.

— Идем к госпоже баронессе, — простонал он и быстрыми мелкими шажками засеменил впереди.

Они прошли множество комнат. Карлуша не успевал оглядеть всего, что было на пути, но одно было ясно: это не Ильзенштрассе. Сколько здесь было комнат, и каких громадных! Они были больше, чем их класс, в котором помещалось сорок человек. К чему господам такие комнаты?

Они подошли к маленькой двери. Перед ней висела портьера. Господин Иоганн взял Карлушу за плечо и еще раз боязливым, озабоченным взглядом скользнул по его прическе, рукам, одежде, башмакам. Затем он сам слегка отряхнулся, хотя на темнозеленом костюме нельзя было обнаружить ни одной пылинки. Наконец, он тихонько откашлялся, сгорбился, подобострастно улыбнулся перед закрытой дверью и тихо постучал. Из комнаты донеслось тонкое, визгливое тявканье, и дверь открылась. Первое, что попалось Карлуше на глаза, была маленькая белая китайская болонка. Она подползла к двери и затявкала на Карлушу тоненьким голоском. Она была так жирна, что не могла бегать и только помахивала пушистым хвостом, раскачиваясь при этом всем телом.

Противный червяк! Она улеглась на спину, выставив розовое брюшко. Карлуша боялся наступить на нее. Ведь это вовсе не собака!

Потом Карлуша увидел много больших зеркал, и во всех зеркалах отражалось множество женщин. Вскоре он заметил, что в комнате перед трельяжем сидит только одна дама и ее-то он увидал трижды в тройном зеркале. Она сидела к ним спиной. Сзади стояла парикмахерша и причесывала ее. Дама даже не обернулась. Тройное отражение глянуло на него из зеркал.

Господин Иоганн и тетушка Мари поклонились этим лицам в зеркалах. Карлуша сделал то же самое. Тетушка Мари сказала:

— Вот этот бедный малыш, уважаемая госпожа баронесса, о котором я вам только что рассказывала!

Это было сказано таким смешным плачущим голосом, что Карлуша удивленно взглянул на тетушку Мари. Она скорчила такое глуповато-наивное лицо, что мальчик чуть не расхохотался. Но вовремя удержался. Он не забыл, какая грозит ему опасность, если он себя выдаст. Ведь здесь были наци.

Три дамы в трех зеркалах начали говорить. Это были три молодые красивые дамы: одна напротив, вторая сбоку и третья вполоборота. У них была белоснежная кожа. Вместо бровей над глазами виднелись две кривые линии. Все три зеркальные дамы были баронессой Лангенхорст.

— Так это ты, бедный маленький сирота? — начала она певучим голосом, как священник на воскресной проповеди. — Тебя зовут Карлуша? Не так ли? Я слышала о твоем несчастье. Мне Мари рассказала. Не отчаивайся, дитя мое. Бог тебя не оставит… Этот локон над ухом слишком велик, — тем же тоном бросила она попутно парикмахерше. — Бодрись, дитя мое. У меня ты обретешь свой дом. Добрый боженька привел тебя ко мне. Твое юное чистое сердце в этом христианском, националистическом доме должно… Я не хочу сегодня этим душиться, дайте мне немного новых духов… Твое чистое сердце должно узнать, что такое святая человеческая любовь.

«Настоящая канарейка», подумал Карл, когда она на секунду замолчала. Ее обрызгивали духами, как цветок водой. В комнате разлился приятный запах.

— Теперь нам не надо брать вторую горничную, — простонал господин Иоганн. — Мальчишка может помогать на кухне и при уборке.

— Ты будешь воспитан здесь в духе священной любви, — начала «канарейка». — Твое чистое сердечко, дитя мое… Дайте мне помаду…

Парикмахерша подала ей с туалета губную помаду в золотой оправе. «Канарейке» стоило только протянуть за ней руку. Она продолжала петь, подкрашивая губы:

— Да, ты будешь воспитан для честной работы на пользу народа и отечества… — Она поглядела на себя в зеркало.

В этот момент Карлуша услышал, что тетушка Мари как-то подозрительно сморкается. Он искоса взглянул на нее: тетушка Мари утирала передником глаза.

— Он может ходить на почту, — опять застонал господин Иоганн. — Может чистить серебро и поливать цветы в зимнем саду. Может чистить охотничье оружие господина барона…

Господин Иоганн говорил все быстрее и горячее, глядя с возрастающим интересом на Карла.

— Он может чистить платье и обувь. Он научится протирать окна и мыть автомобиль. Может носить пакеты. Он может после кофе обносить гостей сигарами… Он может… он может…

Голос господина Иоганна осекся. Начался припадок кашля, и он не мог больше говорить. Тетушка Мари продолжала, подражая ему:

— Он может колоть дрова и носить уголь. Он может натирать полы и выколачивать ковры…

На ее лице промелькнуло злое, насмешливое выражение, но тут же она опять скорчила глупую рожу.

Дама встала и направилась к Карлу. Она была высока в стройна. На ней был смешной пестрый халат, а под ним белая шелковая пижама. Точно кукла из витрины Вертгейма [4] Вертгейм — крупнейший универсальный магазин в Берлине. .

Она остановилась перед мальчиком и, наклонив голову, принялась его рассматривать.

— Мило, — сказала она, наконец, словно выбирала платье в модном магазине. — Тебе нужно сшить красивую ливрею, Карлуша.

Она повернулась к господину Иоганну, который уже перестал кашлять и вытирал выступившие на глазах слезы.

— Надо обшить желтым галуном. Это подойдет к цвету его глаз. Распорядитесь немедленно, Иоганн.

Она погладила Карлушу по лицу. Аромат духов ударил ему в нос. Рука была мягкая и нежная, но Карлушу почему-то вдруг затошнило.

«Канарейка» улыбнулась и сказала:

— Он будет выезжать со мной.

Тетушка Мари опять начала сморкаться.

— Как вы добры, госпожа баронесса, — сказала она всхлипывая. — Поблагодари благодетельницу, Карлуша, и поцелуй ручку.

— Спасибо, — опустив глаза, прошептал Карлуша и нагнулся над белой ароматной рукой.

— Будешь носить красивую ливрею с желтым галуном. И на автомобиле будешь ездить с барыней, — сказала тетушка Мари и вытерла глаза. — Такого доброго сердца, такого благородного сердца больше и на свете нет. Я так и знала.